Новое в русской поэзии

Юрий Лопатеев

РАЗБИТОЕ ЗЕРКАЛО


 
 
Стихи



                  "Я один… 
                  И разбитое зеркало… 
                                      С.А. Есенин
 







*   *   *

                           Курску посвящается 

 

Время судьбы ломает и здания...
Это время страшнее всех бедствий...  
Город Курск, образец попадания...
Я попал... выпадая из детства...

Словно гадкий утёнок в курятнике,
Я, скитаясь средь местных поэтов,
Не прошёл ни в друзья, ни в соратники,
Не кричал с петухами дуэтом.

Гоготали, и хлопали крыльями
По плечу, отбивая охоту...
И, с разбитыми в пух эскадрильями,
Отправляли, не глядя, в пехоту...

Но, с душою в полёты влюблённою,
Я летал, засыпая, ночами...
Кто припомнит меня окрылённого?
Крылья те, что я нёс за плечами?

В небе даже следа не оставили
Эти крылья, как всякие крылья... 
Не прошедший в пророки и Авели,
Что ни вечер, валюсь от бессилья...

Курск, уеду, уеду куда-нибудь!
Превращаясь в один из трофеев...
В Курске – чуть ли не каждое здание
Просит надпись: здесь был Лопатеев...

1999 г.


Машинка
 

По тропинке осеннего сада
Я бреду, закопавшись в себе…
Золотая пора листопада
И в моей наступила судьбе…

Сяду ль я на скамейку –  
Прохладой
Продувает сквозь спинку скамью.
Сквозняки, состоянье разлада
Растревожили душу мою…

Поднимаюсь, слоняюсь по саду…
Сколько тропок народ протоптал. 
И моя, упираясь в ограду,
Длится далее –
За "перевал". 
 
Значит, нет для кого-то препятствий,
И не легче их все обойти…
 
Будто кто-то решил посмеяться,
Предоставив мне выбор пути. 
 
Есть ли выбор у нас на планете?
Сад мой, сад, тут чего ни скажи…
 
…Так по саду я брёл…
Вдруг, заметил –
На тропинке машинка лежит. 
 
Серебристая, как из салонов,
Где швыряют бабло господа…
Нам такого, как звёзд на погонах,
Рядовым, не видать никогда…
 
Не для нас те машины крутые,
Кто такие мы в нашей стране?
 
Если вспомнить о жизни в России,
Нужно вспомнить сперва о цене,
 
Той, с которой всё в жизни даётся.
И даётся ль?
Даётся порой,
Когда время уж то не вернётся,
Что осталось у нас за спиной. 
 
Малышу мне когда-то мечталось
О машинке, такой… для игры –
Чтобы дверцы, капот открывались,
Как у друга была, той поры…
 
Я бы с ней не расстался и спящий,
В ней бы чувствовал свой "капитал"…
 
Мне б рулить на такой настоящей…
А тогда о игрушке мечтал…

…Я оставил её на тропинке,
Словно что-то от сердца отняв,
И пошел…
Вдруг: "Масынка! Масынка!", -
Раздалось за спиной у меня. 
 
Обернувшись назад, я увидел: 
Мальчик с мамой её подобрал.
Но смотрел я с такою обидой,
Будто кто-то меня обокрал…
 
Нет, я понял, что сделал – как надо,
Раз не взял то, что мне ни к чему,
Чья-то радость мне стала наградой!
А обиделся я своему…

Будто тронули грустные ноты,
Показали моё естество –
Ни друзей, ни приличной работы,
Нету в жизни моей ничего…

Ни жены у меня, ни сынишки,
Для кого бы я мог подобрать
Ту машинку,
И младший братишка
Уж не станет в машинки играть...
 
Что я сделал в сей жизни как надо?
Что оставил я после себя?
Лишь машинку на тропке из сада,
Да стихи… как у многих ребят…

1999 г.


*   *   *
 
                          С. Балабанову 

 
Всё когда-то бывает впервые, 
Нам на жизнь выпадая, как снег.
Мы – растём, мы такие живые!
А потом замедляем «разбег»...

В чувствах, в помыслах, в слове и деле –
Всюду свой возникает масштаб...
И в любви наступают «метели» –
Сколько снежных слепили мы баб?

«Первый снег»... ой, когда же то было?
Так давно, что забыли уж мы.
С кем нас только в «сугроб» не валило,
От начала той самой «зимы»?
 
Мне бы вспомнить сейчас о хорошем...
Вспомнить ласку к себе на пути...
Вспоминаются образы кошек,
И девчоночки, как не крути...
 
Помню – девушке, ночью, в постели,
Вдруг котёнок на грудь наблевал...
Кошки...  кошки...  и, в самом-то деле,
Сколько я их за жизнь повидал?
 
То из области девичьих «фишек» –
Всё хотят завести что-нибудь –
Будь то кошек, собак, иль детишек,
Чтобы скрасить хоть чем-то свой путь.
 
Чтоб согреться в минуты тревоги,
И прижать хоть кого-то к груди.
Как же страшно на этой дороге,
И всё лучшее, друг – позади...

Всем порой на душе одиноко,
Все мы стынем на этом пути...
Почему я бываю жестоким?
Как успели, мы так подрасти?

2000 г.


Прощание с театром
 
                          Посвящается студийцам, актерам, 
                          директору Курского театра "Ровесник"
                                                  И.В. Селиванову


Лишь попрощаться остаётся мне...
С судьбой не спорят, в этом я уверен.
И я спокоен, кажется, вполне,
Тому, что снова целый год похерен...
  
Страница-жизнь, ещё одну мечту
Я зачеркну, что значит – отмечталось.
И вновь верну на время пустоту
Своей душе, как пьесе без финала.
 
Я зачеркну в душе своей "театр" –
Как понял я: не выйти мне в актёры.
И мне, наверно, нужен психиатр,
А, может быть, искусные гримёры...

Кто взять не может – ждёт, что жизнь подаст...
Кто носит ключ – тот не стучится в двери...
Когда никто нужды не видит в вас –
Любое расставанье – не потеря...
 
Спасибо всем, спасибо за приют...
Я с вами шёл дорогой, пусть и ложной. –
Всё – декорация, сизифов тяжкий труд... –
Шёл к славе там, где слава невозможна...
 
Мне жаль одно, что я не отыграл
Ни роли, кроме зайчика в "капусте".
Но я нацелен на иной финал...
Любой финал всегда исполнен грусти.
 
И пусть всё это мне приносит боль,
Но я сыграл... моя душа согрета:
Есть у меня одна большая роль –
Играть по жизни чудака-поэта.
 
2000 г.
 
 
Собачья свадьба
                 (палимпсест 
                          в рамках юбилея А.С. Пушкина)
 
Посмотрите, 
Как будто бы плачет...
Вы прислушайтесь –
Русская речь...
Жизнь поэта такая собачья...
Эх, собрать бы все книги, и – сжечь...  
 
Вот и к Пушкину, в дни юбилея,  
Так и лезем, трясём пьедестал.
Я и сам, всё никак не взрослею,
О каком-то признаньи мечтал...
 
Вот судьба:
Как за некою шавкой,
За своей загулявшей страной,
Увиваясь всем скопищем жалким,
Ищем славы любою ценой...

Не пора ль нам понять, шелудивым –
На таких и не смотрит она?
Ей надолго, в угаре блудливом,
Заслонила глаза пелена...

Что мы ждём от неё замухрастой?
Ей, похоже, уже всё равно –
Кто сегодня над нею у "власти"...
А кому ничего не дано...

Ей – начхать, и ни грамма не больно,
Что её поимели во всём...
Так и дал бы по роже довольной,
Что себя ощущает ферзём...

Стала пешка в раскладе фигурой...
А спросить бы – какою ценой?
Обошлись, как с последнею дурой,
Со страной, как с несчастной женой...

Только что пустозвонить об этом?
Кто-то шутит, что Русь не пропьёшь...
Значит, знает... находит "приметы"
В нашем прошлом, похожем на ложь...
 
Значит, можно мычать: "Россияне...
Понимаешь... ", - и прочий маразм...
Были предки обложены данью...
Снова нищими сделали нас...
 
Вот и я собирался, у немцев –
Подработать, кидая навоз...
Только что-то вдруг ёкнуло в сердце –
Что мой дед на войне перенёс?

Для чего? Для того, чтобы внуки
Побирались по миру сейчас,
Потому что какие-то суки
Довели до ничтожества нас?
 
Лучше сдохнуть под русским забором
С подступившим к нему бурьяном,
Лучше нищие наши просторы,
Хоть какой-то, но собственный дом!
 
Только дом, как известно – не "крыша",
И не свой уголок, а страна,
Где родился, где в люди ты вышел,
Где тебе отыскалась жена.
 
Как же выжить сегодня поэту,
Обеспечить себя и семью?
Я уверен, поэту не светит
Ни в чужом, ни в родимом краю...
 
Посмотрите, 
Как будто бы плачет...
Вы прислушайтесь –
Русская речь...
Жизнь поэта такая собачья...
Эх, собрать бы все книги, и – сжечь...  
 
1999 г.


*   *   *
                                         О. Ш.
                    
 
Забудь меня... меня легко забыть...
Да разве думал я, что всё так выйдет?
За что бы ты могла меня любить?
Из наших встреч я это не увидел…

Ты разыскала зря меня, поверь.
Зачем искать, коль не просил о встрече?
Хотя, зато, ты будешь знать теперь,
Что есть любовь: "по случаю", "на вечер"...

Шёл летний дождь... мы вышли из кафе.
Да, вечер был... Такой хороший вечер... –
И дождь, и нас, бредущих "под шафе",
Всё зонтик твой взвалил себе на плечи.

Но мы ему давали отдохнуть,
Целуясь, то и дело в подворотнях.
И лёгким был каким-то весь наш путь,
И был на вид таким бесповоротным...

Ах, поцелуи эти, на ходу!
Целуясь, ты "посеяла" серёжку.
И я решил, что я её найду,
Хотя её искать, что в поле – крошку.

Побрёл искать… и как-то же нашёл!
И что – серёжка? Просто безделушка.
Но необычно было мне и хорошо
Вдевать потом тебе серёжку в ушко.

Да, хорошо мне было... что скрывать?
Но я-то знал – всё это ненадолго...
В любом пиру не вечно пировать...
Не зря и Стенька бросил бабу в Волгу.

Я жить хочу, ты понимаешь, жить!
Не той мещанской жизнью, а иначе...
Ни в чьих объятьях я не мог забыть,
Что я на свете к жизни предназначен.

лето 2000 г.
 
 
*   *   *
 
Нет у меня желанья
Стать молодым супругом...
Разве не испытанье –
Наша любовь друг к другу?
 
Нищий я, вот – в чём дело!
Нищий, живу на крохи!
Что ты понять хотела?
Брось эти "ахи-охи"!
 
Вот у меня, где ваше
Женское "пониманье"!
Станешь ещё мамашей,
С жизнью по расписанью...
 
Было с тобой легко мне. 
Вам бы лишь всё испортить, 
Женщины...  сколько помню –
Все одного вы – сорта...  
 
Разве нельзя иначе,
Жить, чтоб не так "как люди"?
Что за слова собачьи?
С ними, мы как – верблюды...
 
Ты понимаешь это?
Слышишь ты? Дай мне руку!
Хочешь в мужья поэта?
Дура! Идёшь на муки…

2000 г.
 

Трактор
 
                                  А. Бабушкину
 
 
Смотрю на жизнь, как филин из дупла:
У драмтеатра в Курске, что ни вечер –
Тусовки, съёмы... Как же – центр "села"...
Порой и мне здесь назначали встречи...
 
Бывали дни – вливал в себя "этил"...
Жизнь на себя  тянул, как одеяло...
Сегодня я по центру проходил –
Такая вдруг тоска меня подмяла...
 
На что похож наш курский драмтеатр?
В том плане мне глаза открыли как-то:
Случайный мой знакомый, пьяный "брат",
Мне доказал, что он похож на трактор.
 
И, глянуть сбоку – так оно и есть –
Ну, точно – трактор, трактор гусеничный.
Ах, как ему, наверно, грустно здесь,
Средь модных "тачек", девок неприличных,
 
Что вечерами кружат близ него,
На свет центральной улицы слетаясь?
И "трактор" наш, как будто островок,
В ночном болоте с грустью утопает. 
 
Притих вулканом, смотрит сверху вниз
Во все глаза своих оконных скважин...  
Ну что ж ты, трактор, что ж ты, заводись,
Дави их всех, дави всю эту лажу!
 
19 июня 2000 г.
 
 
*   *   *
 
Ты бы дурью-то этой не маялась –
Хватит плакать... я как броня... 
Не снегурочка ты, не растаяла,
Перепрыгнув через меня...
 
Раз уж жизнь на считалках построена,
Кем угодно меня считай...
Ты такая красивая, стройная,
Стал июнем твой светлый май.
 
Это – лето твоё, лето жгучее,
Хоть настало и в октябре...
Посмотри же на иву плакучую –
Как ей нравится в сей поре!
 
И не верь пустозвонам, ей – нравится
Каждой веточкой подышать
И заснуть, и весенней красавицей
После вьюжных ночей предстать.
 
Знаешь, чем эта жизнь замечательна?
Тем, что всё в ней не на века...
Можно ль счастье считать прилагательным?
Счастье нужно всю жизнь искать.
 
Станешь, в поисках, ты сумасшедшею...
Только запах его вдохнёшь,
А оно превратилось в прошедшее...
Ты лишь думаешь, что – живёшь...
 
И тебе, и любым обывателям,
Я легко покажусь врагом.
Всюду, всюду – враги и каратели,
Да, враги у меня – кругом...

Хоть ни в ком и не вижу товарища,
Никого уже не боюсь... 
Не потушишь плевками пожарища,
Был поэтом, и – остаюсь...

2003 г.


*   *   *
 
В ночь врезается красный фонарь семафора. –
Почему-то движения поезда нет.
Да, в России не часто домчишься на скором... –
Остановок – не меньше, чем прожитых лет...
 
Жизнь свою я уже не считаю короткой,
Но случись, что теперь оборвётся она, 
Приплетут, что виною, мол, женщины, водка... 
Всё, что в радость иль в горе ниспослано нам.
 
Да, бывает, меня непутёвого кружит 
Бестолковым волчком в хороводе страстей. 
Нет жены, что целована только лишь мужем, 
Нет и мужа, который не слышал: не пей...
 
Зная это, ну есть ли желанье жениться? 
Видя в людях лишь это, поймёшь ли людей? 
Отчего мне порой так хотелось напиться? 
Почему превращались принцессы в блядей?
 
Счастье, если хоть кто-то тебя понимает,
И вся россыпь твоих многоточий ясна...
Жизнь – лишь баба, к тому же с рожденья – немая, 
И, пойми – что от нас ожидает она?
 
Но неужто, и в правду, бывают случайными 
Связи, встречи, шаги, остановки в пути? 
Если мы расстаёмся с глазами печальными, 
Даже бога должно бы всё это смутить. 
 
Значит, что-то не так на планете устроено, 
За Россию и вовсе уже не берусь...
Но и всё ж этот поезд когда-нибудь тронется... 
Может быть, я и с богом ещё соглашусь.

2000 г.
 
 
*   *   *
 
Помню, я сочинял: "Я – король одиночества, 
Мой дворец – где один я, где нет суеты..." 
Нет во мне ничего от былого "высочества", 
Нет во мне ничего, кроме как пустоты.
 
И для жизни уже мне не надобно многого... 
Дайте мне лишь надежду на завтрашний день.
Разве может дворцом быть "звериное логово", 
Где ютится моя одичавшая тень?
 
Безработный, в деревне влачу прозябание... 
Где тот гордый, исполненный силы поэт? 
Да – поэт! Хоть ни в чьей голове это звание
Не вязалось со мной... будто правды в том нет?
 
В наше время никто и не знает, наверное,
Чем же должен сейчас заниматься поэт? 
Наступило в поэзии время пещерное, 
Я рисую нехитрый наскальный сюжет...

Все родные мои до того первобытные –
Коммунизма огонь в них горит до сих пор.
Вымирают уже, и совсем беззащитные,
И для них безработный в семействе – позор!
 
Вот и вышло, по их устарелым понятиям,
Я – бездельник, дурак, разгильдяй, дармоед.
Только богу известно – какие проклятия
Мне сулили... особо воинственный дед.

Ну, а этот "дурак" защитил диссертацию,
Написал несусветную кучу стихов!
Выходил на подмостки, и слышал овации...
И однажды дойдёт до заветных верхов...

И прославится сам, и всех близких, вагонами,
В дверь истории втянет, на шкуре своей.
Просто жизнь зачастую полна перегонами...
Я – в пути... я – в туннеле... я – в царстве теней...

Я немного сейчас заблудился во времени,
И пойму наконец-то, куда нас несёт...
И в России, в разнузданном северном племени,
Лучшей жизни однажды начнётся отсчёт.

И я выйду, займусь, всем понятной, работою...
Я согласен трудиться во славу страны!
Будет цель, и я буду работать с охотою...
А сегодня стране мы своей не нужны...

А горбячить бесплатно – увольте, родимые!
Лучше я допишу свой наскальный сюжет.
Без меня агрономы засеют озимые,
И оставят в науке учёные след.

Не затем я учился... мои специальности
Я уверен, однажды прокормят меня...
А в условиях новой суровой реальности,
Я, как "птицы небесные"... та же херня...

Но меня постоянно съедают упрёками...
Что ж... спасибо за всё им... за жизнь и за хлеб,
И за то, что я нервный теперь и с заскоками,
За слова, что стихи мои – "чушь"... что я – "слеп"...

Отправляйте меня, есть и все основания,
В психбольницу – в душе нестерпимая боль! 
Может, только от психов дождусь понимания? –
Спросят: "Кто ты?" Я тихо отвечу: "Король".
 
2001 г.


"Общага"
 
Чего же я, бывает, вдруг хочу? 
Взглянуть – как там "стоит" моя общага...
Не думал я, что столько проучусь, 
И что учёным стану на бумаге...
 
Звучит так громко, что сбавляю звук:
Да, стал учёным, больше – кандидатом, 
Каких ни есть, а всё ж таки – наук!
У нас теперь полно такого брата.

Растёт наука, кто тому не рад? 
Чего-то вдруг, но стало это модным, 
Приставка эта, степень – кандидат, 
Особо у "избранников народных".
 
У депутатов, у крутых господ,
Прорвавшихся к "кормушке" иль корыту...
Кто избирал их? Мы, простой народ? 
Их избирали деньги и бандиты.
 
Они бы лучше приняли закон,
Уже б заботясь о своём кармане,
Хотя б один добавили патрон,
К моей зарплате, что сродни нагану,

Она меня когда-нибудь убьёт,
Я с ней в рулетку только лишь играю.
А на другое – мне не достаёт… -
Себе патрон последний оставляю…
 
Всё – на жратву…  ну, сколько можно жрать?
Еда, наверно, только – в ресторанах…
Мне на "еду" вовек не насбирать,
Как и на "море", капель из под крана…

На море не был, мира не видал,
Из всех красот – командировка в Питер…
Да, Петербург меня очаровал,
Не видел там привычных "общежитий"…

Я так устал от них и от себя,
Безликого, похожего на многих.
И я живу уныло и скорбя,
Как иудей, лишённый синагоги…

Тут хоть на стену лезь, хоть просто – плачь,
Хоть головою бейся в "Стены Плача"…
Я не еврей, я Танин детский мяч –
Всё не взрослею, и всё жду подачи…

Хочу, чтоб дали мне ногой под зад,
Да посильнее, выбили бы с поля…
Я ничему в стране своей не рад,
И всё тону в слезах и алкоголе…

Да, "Стены Плача" – вся моя страна,
Меня добьют мои родные стены.
Я слишком русский, я пошлю всех «на»,
Но не уеду... вот вам, суки… хрена…

Глаза закрою – вижу вас, друзья,
Оставшиеся там – в аспирантуре.
И так вот, взором в памяти скользя,
Я то взгрустну, то улыбнусь, то хмурюсь.
 
Брожу академическим двором,
И, кажется, нет в мире позабытей,
Чем я теперь... и вступит в горло ком...
И смотришь... смотришь... в лица общежитий.
 
Вон то окно – я там "науку грыз", 
И нет окна, с которого бы чаще
Смотрел я, помышляя прыгнуть вниз…
И стал бы камнем… сколько их, лежащих?
 
Кипело всё в душе у дурака, 
Хотелось, плюнув, с миром расквитаться. 
Но почему-то жив ещё пока... 
Враги мои, есть повод опасаться!
 
Я не имею права на покой, 
Я слишком многим должен в этой жизни. 
Я возвращаюсь в память, как домой...
Общага – имя дому и отчизне.
 
5 марта 2001 г.


*   *   *
 
Что – наша жизнь без дома, без привычек? 
Копайте вглубь... всегда смотрите шире...
Бывало, в доме не отыщешь спичек,
Чтоб газ разжечь, как будто кто-то тырит...
 
Да разве всё припомнишь, что «бывало»? 
А что – сейчас? На нынешнею дату
У нас в дому совсем приправ не стало... 
Вот так и нас не станет в нём когда-то...
 
Нет, это к слову... Всё куда банальней... 
То всё бабуся наша начудила...
Она – и повар, знающий детально
Любой рецепт, и «местный заводила»...
 
Не знаю, кто её там надоумил, 
Но с неких пор, во все супы, подливы, 
Она кладёт какой-то жёлтый кубик... 
По мне, купила б лучше внуку пива.
 
Но я, конечно, здесь не выступаю, -
С моей бабусей спорить очень сложно.
Она сама за всех у нас решает:
Что нам – полезно, что – нельзя, что – можно.
 
Я так привык к подобным закидонам, 
Что даже сам сложился на причудах... 
И будто вечно в кубиках бульоны 
Мне заменяют все приправы в блюдах.
 
И я согласен, я на всё согласен,
Я ко всему привыкну, не капризный,
Лишь был бы смысл всех перемен мне ясен,
И жили те, кто мне дороже жизни.
 
8 апреля 2001 г.
 

*   *   *
 
Копаясь как-то в старом чемодане,
Оставшемся от юности моей,
Я вспомнил вдруг забытое страданье
И прелесть тех наивных светлых дней. 
 
Когда, идя на первое свиданье, 
Я всё не знал – с чего мне начинать... 
Что говорить, что делать с этой Таней? 
Тогда ещё всего не мог я знать...
 
И вот, надумал, глупенький мальчонка – 
Решил на память что-то ей купить... 
Но что – не знал... И вот, в «комиссионке», 
Нашёл, чем можно сердце покорить –
 
Серёжки, перстень с голубым опалом, 
Чей цвет, казалось, шёл к её глазам. 
Я их купил, и мне тогда мечталось,
Что, может, ей – я их надену сам.
 
Не повезло...  У дома ненаглядной, 	
Пацан соседский всё мне рассказал: 
За ней зашёл какой-то заурядный... 
Она давно с ним... Я того не знал.
 
Не знал цены словам её лукавым... 
Но что сейчас об этом говорить,
Когда я сам – в душе стал, как – шалава? –
Лишь помани, спешу на свете жить…
 
Но вот тогда всё было по-другому... 
Серёжки, перстень с камнем голубым... 
Я к ним теперь, как к очень дорогому,
Дотрагиваюсь с чувством неземным.
 
А был момент – глаза б их не видали...
И я их с болью спрятал с глаз долой. 
Ну, а теперь, как ветеран – медали
Я их достал и вспомнил первый «бой»...
 
10 августа 2001 г.
 
 
*   *   *
 
Хоть в чём-то я уже не прогадал,
Когда в театр "прибился"... и, с "прибоем",
Попал я сразу "с корабля на бал" –
Мне дали роль, я встретился с тобою...

Во мне сейчас прилив душевных сил,
Такой поток, что аж "срывает башню". 
Я в первый раз, возможно, полюбил,
Что даже самому мне стало "страшно"... 
 
Боюсь, сойду с катушек и орбит...
Но нам играть с тобой совместно в пьесе. 
Определённо – мне сейчас фартит. 
Но – роль... – я сам себе не интересен... -
 
Нас в этой пьесе сводит режиссёр
Всего на миг... и тут же, по сюжету,
Ты мне даёшь внушительный отпор –
По роже бьёшь... - такие "тет-а-теты"...
 
Эх, автор пьесы... чем он думал там? 
Не мог придумать лучше, чтобы всё же 
Мне как-нибудь припасть к твоим ногам...
Ну, разве бьют за нежности по роже?

А как же мне любовь твоя нужна! 
Казалось, я в любви разочарован... 
А вышло – как дурак, лишился сна!
Эх, сразу видно, что – не тренирован... 

А ведь давно уж дал себе зарок:
Решил, что ни в кого мне не влюбиться.
Всю жизнь прожил по норам, как сурок, 
Но и суркам когда-нибудь не спится. 
 
Не сплю, кручусь... слагаю глупый стих,
Хоть знаю: этим делу не поможешь. 
Но пусть хоть пьеса сблизит нас на миг...
Бей, дорогая, бей меня по роже!
 
22 октября 2001 г.
 

*   *   *
 
                                          А. П.
  
 
Ещё не раз я, видно, забреду 
В Парк Пионеров, в суматохе лет.
Жизнь иногда проходит как в бреду –
Бывает, в ней – и поцелуя нет.

А в парке есть качели для двоих... 
Качели помнят... помнят обо всём... 
На них могла водить ты и других... 
Но я сейчас не думаю о том…
 
Я о тебе всё думаю сейчас.
Ты знаешь, я нашёл три волоска,
Три длинных, светлых на своих плечах,
И был так рад, когда их отыскал.
 
Я их упрятал в паспорт меж страниц, –
Когда мне грустно – я на них смотрю. 
Они мне ближе многих разных лиц, 
Я как с тобою с ними говорю.
 
Как глупый мальчик, волоски храню.
Скажи – я глупый? Поругай меня. 
Обычно, в паспорт вносят всю родню…
Три волоска – вот вся моя родня...
 
...Всё как всегда... до одури влюблюсь,
Но дни пройдут... и, чуть прищурив глаз, 
Я сам себе тихонько улыбнусь, 
Затем, что жизнь даётся только раз.
 
31 октября 2001 г.
 
 
 *   *   *
 
К пацанам не ревнуют, ревнуют к мужчинам... –
Я сужу по себе, я всё это прошёл... 
И тебя ревновать я не вижу причины –
Я уже не пацан, не какой-то щегол.
 
Твой парнишка влюблён и пока что наивен, 
Мне его даже жалко, я вспомнил себя...
Но сейчас я – как кот, что хитёр и противен, 
И не стоит влюблённым зевать голубям.
 
Знаю я эти песенки... знаю отлично...
Опыт многое значит, он – ключ ко всему, 
И по-опыту видно: ты – ранняя птичка. 
Голосок твой звенит... Что поёшь ты ему? 

Лишь при мне не целуйся... ну, будь чуть скромнее...
Я при этом готов тебя, птенчик мой, съесть...
Это, скажешь – не ревность? Нет. Это больнее...
Ревность – это догадки… А тут – всё, как есть…
 
Ты, конечно, нарочно меня разжигаешь, 
Будишь зверя, с которым ты любишь играть. 
Мы живём... Но в душе у меня есть другая,
Та, что – скромная, верная женщина, мать.
 
2003 г.

  
*   *   *
 
Деревня, лето, вечер яснозорий...  
Мы на прогулке с мамой, вышли «в свет». 
И в жизни нашей нет и тени горя... 
Я – мальчуган, и маме тридцать лет.
 
Идём... идём... заходим в магазинчик – 
И я уже с большим кульком конфет. 
Я – избалован, я в семье – любимчик, 
И у меня пока братишки нет.

Я – «командир»... Мне нравится прогулка...
И мама чётко слушает «приказ»...
Вот мы у церкви стали на проулке,
И я от мамы услыхал рассказ...
 
Всё рассказала: про Христа, Иуду,
Как был Христос распят, и как воскрес...
Я помню всё, я сроду не забуду –
Как я смотрел на тот церковный крест.
 
Я в тот момент подумал почему-то, 
Что вот на нём и был распят Христос. 
Я как ребёнок правду перепутал 
Со сказками, ведь я на сказках рос.
 
Иуда мне представился Кощеем, 
Кощеем, что над златом злобно чах...
 
...Теперь уже я чуточку взрослее, 
И понимаю правильно в речах.
 
Я всё могу, но как-то неумело. 
Всегда есть тот, кто обошёл меня... 
Но кем Иуда был на самом деле? 
В каких грехах его нам обвинять?
 
Он знал, конечно – что такое люди...
И кем для всех он будет – понимал...
Но кто поймёт, припомнив об Иуде, 
Кто дал нам бога, кто нам веру дал?
 
Мы, как те дети, всё берём на веру,
И часто правду втаптываем в грязь... 
Нет, и не может быть единой меры –
Порой и мразь – отчасти только мразь…
 
Я понимаю, это всё – жестоко... 
Но оттеняет свет лишь темнота...
Как много было всяческих пророков, 
Но без Иуды не было б Христа.
 
8 ноября 2001 г.
 
 
"БАР-ПАРАДИЗ"
 
Бредём, как ёжики в тумане,
Но мы идём к заветной цели...
"Бар-парадиз" зовёт и манит,
Меня, которую неделю...

Звучит, конечно, не по-русски 
Но, друг, зайдём, не пожалеешь...
Здесь, в общем, сносная закуска,
Здесь выпьешь – на душе теплее.
 
Изыск и шум, наверно, стоят 
Дороже, вот их здесь и нету. 
Здесь обхождение простое, 
Здесь можно выпить под котлету.
 
И – "парадиз" – названье это, 
Возможно, бару в шутку дали?
Но перевод не плох, заметим, -
По-русски – "Рай". Мы в рай попали.
 
Вот так-то... отдыхай, приятель... 
А я немного помечтаю. 
Во мне всю жизнь живёт мечтатель,
С больной душой шалтай-болтая.
 
Тебе признаюсь: есть причина 
Тому, что пью я здесь порою. 
Я, ко всему, ещё мужчина, 
Здесь у меня роман с мечтою.
 
Но, как мечта увидеть сможет,
Во мне, пригнутом жизнью, бытом –
Души моей родную рожу,
В чреде не красящих событий? 
 
Я для неё лишь – завсегдатай
Шалмана, что зовётся "раем", 
Где не одну уже зарплату 
Я, с кем придётся, оставляю.
 
Она, как Пётр Святой, у входа,
Сидит с заветными ключами,
К душе моей... уже полгода,
Живу я странными мечтами –

К ней подойти, набрать корзину
Бананов, киви, ананасов,
Гранатов, яблок, апельсинов...
И с нею съесть все те запасы...

Здесь продаёт она продукты,
Торгует райскими дарами –
Быть может, даже эти фрукты,
Господь своими рвал руками?

Но я их редко покупаю... 
Тут, как всегда, хватает думок:
Купить даров чужого рая, 
Иль взять ещё хоть пару рюмок?

Такая жизнь... но для неё бы
Я их купил бы, если б с нею
Взять столик нам на две особы...
И посидеть бы... но не смею...

Мне не дано устроить праздник
Любимым людям, так чтоб крупно.
Весь этот мир нас только дразнит
Красивой жизнью недоступной,
 
Волнует длинными рублями...
Вот потому и пьём, издревле, 
Сперва вот так – в "Раю", с друзьями,
Потом – одни, и как – дешевле...
 
Но это я уже о мрачном...
Не будем портить этот вечер. 
Жизнь хороша, коль даже в злачных
Местах, 
С мечтою ждут нас встречи.
 
14 ноября 2001 г.


*   *   *
 
                                                          Е. 
      
 
Мы словно две параллельные линии –
Нам никогда-никогда не сойтись... 
Что же глазёнки твои стрекозиные, 
В жизни моей непутёвой зажглись?
 
Впрочем, возможно, что лет через десять,
Где-то сойдутся и наши пути... 
Ну, а пока я тебе интересен 
Только как "взрослый"... крути-не крути...

Милая, юная, чем же, как взрослый,
Я привлекаю вниманье твоё?
Я ведь обычнейший серенький ослик,
Тупо могу лишь стоять на своём...

Я в современности схож с иноверцем:
Нас воспитали в системе другой... 
"Пепел Клааса стучит в моё сердце",
И призывает на праведный бой! –

Кажется, так говорил Уленшпигель –
В детстве когда-то читал я о нём. 
Все мы читаем какие-то книги... 
Вот – я читал... но не помню – о чём...
 
Это ещё не склероз, здесь – другое... 
Просто так вышло, что в нашей стране –
Вдруг оказалось, что верить не стоит 
Книгам о жизни, борьбе и войне.
 
Вот я и понял, что лучше забыть мне 
Всё, что читал, чтоб мозги не свернуть... 
Не потому ль я – суровый и скрытный,
Что пустота распирает мне грудь?
 
Впрочем, тебе не понятно всё это... 
Можешь лишь только смотреть широко...
Да, ну, а мне-то сейчас... ну, а мне-то... 
Рядом с тобою – на сердце легко.
 
декабрь 2001 г.
 
 
*    *    *
 
Я мог бы вас сразить своей игрою,
Но нет ролей по мне в театре вашем...
Не разглядели вы во мне героя,
Не подхожу на роли в "ералаше"...

Мне одиноко, очень одиноко
У вас в театре, Игорь Селиванов.
Тут равносильно, что кусать свой локоть –
Как не крути, не тужься – не достану...
 
В театре столько девушек красивых. –
Казалось бы, влюбись – в какую хочешь... 
Влюблённому не будет сиротливо.
Так отчего ж меня кручина точит? 

Душа моя брезгливее и строже,
Чем я кажусь... и думает иначе...
Во мне, ранимом, сроду не уложишь 
То, что для многих, ничего не значит –
 
Я не терплю, и видеть не желаю
Других мужчин с моей любимой рядом.
Пусть хоть для роли... ничего не знаю...
Я наполняюсь горечью и ядом!

И вспоминаю, что меня ни разу
Никто и не любил – как мне хотелось... 
И как о чём-то низменном и грязном 
Сужу о милой, вижу в ней лишь тело. 
 
Всё остальное меркнет в сей оправе,
Душа и сердце кажутся чужими...
Я ей чинить запреты жить не в праве,
Но пусть при мне хоть не живёт с другими.
 
И мне плевать – что так для роли надо, 
Когда своею не доволен ролью...  
Я не терплю мужчин с любимой рядом. 
Любить актрису – сжиться с вечной болью...

Мне очень больно... пусто и уныло
От постановок... от игры актёрской...
Попал же я, с таким "свинячим" рылом
В калашный ряд нелепо-бутофорский...

Я вам сыграл бы не такие страсти,
Раскрыл бы душу русского поэта...
Без репетиций... повторяю часто
В своей душе: "Карету мне... карету..."
 
23 января 2002 г.

 
*   *   *
 
                          С. Балабанову 
 
Мой друг уже успел жениться...
И мне увидеть выпал случай –
Как он "по дому" суетится, 
Как чинит свой диван скрипучий.
 
Порой какою-то игрою 
Казалось мне всё это рвенье... 
Но вскоре всё он обустроил, -
Не велико пока владенье. 
 
Да что там... – комната в общаге, 
Особо в ней не развернёшься. 
Здесь, даже при любой отваге,
На стены вскоре натолкнёшься.
 
Ещё – окно... там – тьма соблазнов...
Там жизнь, какая только снится...
И вот сегодня, как на праздник, 
К его окну порхают птицы... 
 
И друг мой с грустью непонятной 
Всё сыплет им в кормушку крошки. 
Сидит в "чертогах" аккуратных, 
И всё глядит, глядит в окошко.
 
27 февраля 2002 г.
 
 
*   *   *
 
Мой бедный Каин, труженик усталый, 
Ты удивлён, что дело рук твоих 
Заслуг пред богом нашим не снискало? 
Ты знал бы – сколько нас теперь таких, -
 
Таких, как ты, корпевших над работой, 
Отдавших той работе столько сил, 
Но в результате, по-большому счёту, 
И нас никто вниманьем не почтил.
 
Ты сам подумай: кто мы перед богом? 
Насколько богу наш угоден труд? 
Вот – Авель – да...  для бога сделал много...
Из века в век нас "Авели" пасут...
 
Я это понял поздно или рано…
Все мы и есть – богоугодный скот!
Мы, бедолаги – стадо тех баранов,
Ты, Каин, лишь предвосхитил наш род...

Но твоего не сделал бы я шага... 
Всё это, всё – неблагодарный труд...
Но что сейчас считается за благо? 
Мы – погибаем... "Авели" – живут...
 
2002 г.
 
 
*   *   *
 
Слышал не раз я такие слова:
– Ясно же, "чёрным по белому" пишут! –
Так восклицают, качая права, 
В рамки вгоняя, диктуя нам свыше...
 
"Чёрным по белому"... – что же за суть 
В этой заученной фразе сокрыта?
Видится кем-то проделанный путь,
След на снегу... – становлюсь следопытом...

Вижу следы от копыт и лаптей,
Чьи-то немытые грязные лапы...
Мелкие карты различных мастей... –
Кто-то вышагивал в масть – косолапо...
 
Карты, что в шулера ловких руках,
Светят какой-то чужою игрою... 
"Чёрным по белому"... – в этих словах 
Стало мне видеться что-то плохое...
 
И получается, что даже я, 
Строки стихов выводя на бумаге, 
С тёмною силой на общих паях,
Разом заделался в чёрные маги...
 
Ночью, как филин, иль как нетопырь,
Тьму разгоняю в полёте упорном...
Нужно спасаться? Бежать в монастырь? 
Но и монахи – в пугающе-чёрном...
 
3 января 2003 г.
 

*   *   *
 
А в Анапу наведаться стоит лишь раз... 
В двух словах описать городок сей несложно. 
Есть вино, что "Анапой" зовётся у нас, -
Не вино – суррогат, но попробовать можно.
 
Вот и город такой же... – приземист и глух.
Ничего-то в нём нет, интереснее моря.
Тот же русский бардак, тот же запах сивух,
Что ни будка на курьих ногах – санаторий...
 
Ну, а местный затерянный в поле вокзал,
Словно ржавый корабль, утонувший в бурьяне?
Так и хочется что-то кому-то сказать…
Только море предчувствий твоих не обманет.
 
А тем более, если – ты где-то прозяб, 
И впервые согрелся, почувствовал волю, 
Хоть в России "сбежать" от России нельзя,
Возвратиться в Анапу захочешь до боли.
 
4 января 2003 г.
 
 
*   *   *
 
Ты упрекаешь, что я "нелюдимый",
Будто бы сложно со мною в общеньи.
Вот и тебя я, суровостью мнимой,
Ввёл, так сказать, в что ни есть заблужденье.
 
Слушай, девчонка, ты разве пыталась
Раньше со мною хоть как-то общаться? 
Ты и слова хорошенько не знала,
Я же с другими успел наболтаться...
 
И не узнал ничего я "такого", 
Чтобы тянуться к пустым разговорам. 
Может, и стал для кого-то суровым, 
С вечно тяжёлым, задумчивым взором.
 
Да, я – такой... Но, а знаешь – как часто 
Брёл я, не зная – куда, наудачу?
Вот и забрёл... Приравнявшись к несчастным, 
Тех, что решают как будто задачу –
 
Смотрят в себя, в наболевшее, в душу,
Словно бы в поиске точки отсчёта –
Ищут возможность, хотя бы за уши,
Выхватить личную жизнь из болота...
 
Всё остальное для них – маловажно...
Так же и мне... Не бывает поэта
Без одиночества, в мире продажном,
И без всего остального букета...
 
6 января 2003 г.
 
 
*   *   *
 
Мы вчера на морозе "пилили дрова". 
Это так говорится... Пилили-то брёвна. 
Но к чему придираться к деталям, к словам, 
Если главное было и нужно-то дров нам?
 
А пилили мы с братом у мамы в селе, -
Хорошо хоть под праздник приехали к маме.
Оказалось, у мамы и дров в феврале
Не осталось... – мороз расправлялся с дровами...
 
А в пальто городских кто же пилит дрова? –
Стали мы разбираться: во что бы одеться? –
Тут же мамины шапки пришлись к головам,
Влезли как-то в одежды из "позднего детства".

Обувались сложнее... – ведь обувь всегда 
Мы обычно совсем добивали до шпенту. 
Но – обулись... И вскоре, на лоне труда,
Я припомнил о личном... былые фрагменты... –
 
Брат обулся в моё "дорогое" старьё –
В те ботинки, что взял по совету любимой. –
С ней мы шлялись по рынку, впервые вдвоём,
Что ни взяли тогда – всё сносилось в ту зиму...
 
Оказался недолгим влечения век –
Не заладилось что-то... она выбирала: 
Нужен муж ей – нормальный земной человек? 
Иль поэт? Тут уж, правда – хорошего мало...
 
Я бесился, я нервничал, я ревновал, 
Был не прав, но считал, что она не права... 
Вот когда я действительно "дров наломал"... 
А вчера мы пилили... пилили дрова.
 
7 января 2003 г.
 
 
*   *   *
 
Все торжества кончаются салютом...
Хоть и пальнут как будто из двустволки,
Как чуда, ждём... таращимся минуту...
Ну, а потом – толпой на остановки...
 
И наш "салют" – тому не исключенье... 
В "День Города" гуляли – кто как может... 
И я поддался общим увлеченьям... 
И под конец, спешил уехать тоже.
 
В троллейбус наш набилось... будто йоги
В нём собрались, и все – в престранных позах...
В салоне свет погас, и как-то строго, 
Нам объявил водитель, как "угрозу":
 
"Идём до "танка"... ничего не знаю... 
Без остановок... выпускать не буду..."
Что – даже лучше, втиснутому с краю, 
Мне нужно было, чуть ли не дотуда.

Я – на ступеньках... едем... вдруг мне в руки
Сползает кто-то... "Ой! – кричат, – ей плохо,
Держите... Вика...", – и другие звуки,
К моим ушам посыпались горохом.
 
Поймал её... Тяжёлой и горячей,
Я ей вдруг что-то стал шептать на ушко,
И вскоре Вика стала вновь "стоячей",
И лишь в меня уткнулась, как в подушку.
 
Тонув в копне волос её духмяных, 
Я чувствовал, как Вика стала ближе. 
И я, живой, некаменный и пьяный, 
Немного "воли дал рукам" бесстыжим... 

Так получилось... я не специально... 
Когда она сползала – руки сами,
Её хватая, влезли машинально
К ней под наряд, рыбачьими сачками.

О тот момент! Я был рыбак-счастливчик! 
Нежданно рыбку выловил в болоте! 
Я не посмел к ней поднырнуть под лифчик, 
Лишь гладил спинку и ласкал животик.
 
Но – остановка... вот она – досада...
Народ теснит... а дверь толкает в спину...
И я – не крепость, уступил осаде,
И пропустил сползавшую "лавину"...
 
Сошли... и тут, как преданная дворня, 
Подруги мигом обступили Вику –
Хватают, треплют: "Что с тобой? Ты в норме?" 
И стал я лишним в этом шуме диком.
 
Лишь в щёчку чмокнул и спросил: "Ну, как ты?"
Она в ответ кивнула: "Всё в порядке".
Я ручку ей поцеловал... и с тактом 
Вдруг сел в троллейбус, глупо, без оглядки.
 
И тут лишь понял – что же я наделал? 
Лица и то ведь не запомнил толком. 
Стал тарабанить в дверь, но закоснелый
Водитель вёз, а я в душе выл волком...
 
...Теперь всё жду чего-то, всё неймётся... 
Я потерял её... брожу в печали –
Ищу: а вдруг – мне Вика улыбнётся...
Одни улыбки... вот так погуляли...
 
9 января 2003 г.
 
 
*   *   *
 
Я, с моею натурой, нигде не угоден... 
С неразжатыми, видно, умру кулаками...
Пусть шестёрки трясутся за место в колоде,
Тешась мыслью, что станут когда-то тузами...
 
Люди русские, люди, очнитесь, проснитесь! 
Что же делают с нами Борисы да Вовки? 
Ни в одном государстве, подобных правительств,
Не потерпит народ, и начнёт забастовки...
 
Мы же терпим кругом... начиная с работы...
Взять хоть маму мою, педагога со стажем?
Ей до пенсии там остаётся всего-то... 
Но и тут происходит какая-то лажа –

К ней, когда ни приедешь, она со слезами 
Говорит о бесчинствах творящихся в школе:
Директриса ведёт себя будто с рабами 
Со своим коллективом... И кто недоволен? 
 
Все боятся. А как же? Она – «повелитель»... –
Не поладишь – заест, и не будет зарплаты –
Не получишь нагрузки... и лучше не злите –
Изотрёт в порошок... препираться чревато...

Вот и крутит она «дураками с дипломом», 
В коих гордо красуется надпись – учитель.
Докатились... Да нет – нарастающим комом,
Так и катимся всё... а куда, извините? 
 
Расплодили пиявок на теле народа, 
И сосут они нас бессловесных до гроба,
Разрастаясь из гниды – до мерзких уродов...
Точно так же мутирует «наша особа». 
 
Все «жалеют» её – «не здорова»... «больная»... 
Что ни год, на её огороде гектарном 
Спину гнёт, пресмыкаясь, бурьян вырывая, 
Чуть не весь коллектив, унижаясь бездарно.
 
Профсоюзных путёвок, другим – не бывает, 
Лишь катает она по кавказским курортам. 
А её бы спросили: «Ну, кто ты такая? 
Что себя ты причислила к «высшему сорту»?
 
Ну, а мама давно не «слезает» с таблеток...
За свой век, хоть бы раз, хоть бы где подлечилась...
Невзначай директрисе сказала об этом –
Та, поверите, прямо-таки удивилась:
 
«Вам – путёвку? О чём вы? Чего вы хотите? 
Если б знали вы – сколько туда нужно денег: 
На кафе, на наряды... вон – дома лечитесь...
Там, как в школу, что зря на себя не наденешь»...
 
После этих речей, мне становится ясно –
Что за рода её угнетают болезни...
И при том – разговоры такие опасны,
Ведь путёвка – одна... и по блату... железно...
 
Мама, брось ты... пусть катит... хоть будет вам легче, 
Хоть какое-то время вздохнёте свободно.
Привыкайте, такое теперь уж – навечно –
Никогда у нас власти не будет народной...
 
Кто таких приструнит? Я просвета не вижу...
Президенту писать? Так и он на курортах –
Показали вчера... отдыхает... на лыжах...
Им дозволено всё... людям «высшего сорта»…

10 января 2003 г.


*   *   *

                                                      Ю. Б.
 

 
В институтской простенькой газете, 
В той, где я когда-то издавался, 
Начинало множество поэтов... 
Я средь них приятно выделялся.
 
Я тогда был в "творческом ударе"... 
Даже не старался править строки –
Издавал сырое, "недожарив"...
Слава богу, я извлёк уроки.
 
В той газете, прямо под моими,
Были чьи-то девичьи творенья. 
Ну, ни чьи-то... знал я даже имя... 
Всё я знал... но – поздно, к сожаленью...
 
В них была какая-то наивность
Девичьей любви неразделённой. 
Но ни в чью не верил я невинность...
И гнушался лирикой влюблённых. –
 
В них всегда мне виделись слепые,
Что прозреют, и остынут в чувствах...
Но любви хотел, как все живые,
И умел любить до безрассудства.
 
Правда, на поступки, был не смелым...
Но, в сужденьях, оставался резким. 
И она, считал я, неумело 
Пишет, ей бы быть немного дерзкой.
 
И я брал из строф её начала 
И концы додумывал с лихвою –
Будто это девушка писала, 
Получалось что-нибудь такое: 
 
"... Я ресницы быстро опускала, 
Пропадала речь сама собою... " 
Так, наверно, волны бьются в скалы…
Впрочем,  я не видела прибоя.
 
У меня, и ты пока не знаешь, 
Нет ни гроз, ни пропасти, ни речек...
Да и что ты в этом понимаешь,
Недалёкий, близкий человечек?" 
 
Мне казалось это – очень смелым... 
Но однажды, видно, я бездарен, 
Девушке, похоже, надоело 
Сочинять стихи "со мною в паре"...

Где она сегодня? Я не знаю…
Ей мои поправки неизвестны…
Откопал я их… сижу-читаю…
Понял, что дурак я… если честно…
 
11 января 2003 г.
 

*   *   *
 
Пригородный поезд, черепахой,
Полз своею тропкой каждодневной... 
Многое, что строилось с размахом 
Стало нынче "спящею царевной". 
 
И текли вдоль линии железной 
Долгострои, серых красок зданья. 
И таким пустым и бесполезным 
Всё казалось в этом мирозданьи.
 
В философском этом настроеньи 
Ехал я, попутчиков не видя. 
И с каким-то странным упоеньем 
Смаковал в себе свои обиды. –
 
В этом новом мире капитала
Я не мог найти себе работу.
Но, отвлёкшись, как-то так... устало
Оглядел попутчицу напротив. 
 
Ничего в ней, в общем-то, в курносой –
Пухленькая, русая, "без глянца". 
Не имея к бытию "вопросов", 
Девушка не знала – чем заняться. 
 
Теребила перстеньки на пальцах, 
Из билета сделала кораблик.  
Ей бы в руки спицы или пяльцы,
Или пару спелых сочных яблок.
 
Как она бы, с аппетитом грызла 
Эти фрукты, что-то б вышивала. 
Кажется, что нужно ей от жизни? 
Мужа лишь... а счастья б нарожала.
 
Вот она, поджав к груди колени, 
Как ребёнок, что-то напевает. 
Понял я – для светлых настроений 
Нам таких людей и не хватает.
 
Встал я... по вагону прогулялся... 
Возвратился бодрым, как и надо...
А она, пока я отлучался, 
Губы перекрасила помадой.
 
Остановка в поле... – мужичонка 
Опоздавший, мчался – что есть силы 
К поезду, и добрая девчонка 
За него так трепетно молила:
 
– Ну, давай... – она шептала тихо, -
Как же ей, что б он успел, хотелось.
 
Лишь когда поднялся я на выход, 
Девушка заметно погрустнела...
 
12 января 2003 г.


*   *   *
 
Стихов на заказ мне писать не случалось, 
Но как-то меня попросили об этом. –
Приятелю в душу девчонка запала... - 
Хотелось ему показаться эстетом.
 
Она торговала у нас в магазине,
Всегда так любезно нас с ним отпускала 
С улыбкою, с шуткой... я помню поныне,
Что хлеба тогда мы с ним съели немало. –
 
А просто работала в хлебном отделе 
Она продавцом... ну, а нас к ней тянуло... –
Мы, быв аспирантами, спали и ели, 
Учились, порою пускались в загулы...
 
Конечно, от скуки читали мы книги –
Приятель читал про интим... "Кама Сутру"... 
Меня ж привлекали стихи да интриги, 
Мы были "похожи", как вечер и утро.
 
А эта девчонка нас сблизила в чём-то...
Понятно, что я написать согласился 
Стишок, с посвящением к этой девчонке, 
Я сам в неё даже чуть-чуть не влюбился...
 
И вот – написал я... Приятель, как школьник, 
Все буквы и строчки повывел красиво, 
Сложили листок в "фронтовой треугольник", 
И с ним в магазин побрели горделиво.
 
Дорогой, подснежников синих букетик 
Купили к "письму боевому" в придачу. 
И день по-весеннему свеж был и светел, 
И всё предвещало лишь только удачу.
 
Приятель стал в очередь с ношей сердечной,
А я, чуть в сторонке, смотрел – что же будет? 
Я помню так ясно тот случай потешный –
Улыбки... подснежники... очередь... люди...
 
Всё вышло прекрасно... но как-то недавно 
Зачем-то я рылся в бумагах упорно,
И вдруг на стишок тот наткнулся... забавно...
Но как же его я сварганил топорно?
 
Исправить хоть что-то теперь невозможно,
Упущен момент, тот стишок непотребен...
Нескладный, как юность, в которой всё – сложно,
Он был, так нелепо, всего лишь о хлебе...

12 января 2003 г.


*   *   *
 
Выйду во двор ночной –
Распознаю созвездия…
Воздух пропах весной, 
Сыростью и болезнями.

Оттепель средь зимы –
Хлюпает полночь лужами…
Царство кромешной тьмы
Звёздным огнём простужено…

Снег, как больной лежит
В коме, реанимации…
А Дед Мороз чудит 
Сменой ориентации…

Землю кидает в жар –
Крым захандрил цветочками…
Даже у нас, кошмар,
Сад набухает почками. –

Двинулась головой
Дура – моя смородина –
Режется в мир листвой,
Будто не знает Родину…

Холод уже идёт,
С лютой февральской силою.
Жизнь на Руси – не мёд,
Вечно своих насилует…

Терпим, скрипим, живём –
Верим теплу, болезные…
Корчусь слепым червём,
Трачусь на бесполезное… 

Так бы спросить меня:
Что мне – созвездий знание?
Дали бы мне ремня…
Не было воспитания…

Жизнь постигаю сам,
К свету тянусь отчаянно…
Родственник всем дичкам,
Корни пустив в окраину,

Бьюсь за себя, расту!
Спорю всю жизнь с морозами…
Рано постиг тщету,
С водкою и неврозами…

Но примирить не смог
Душу с – успокоением…
Как на кресте – мой Бог…
Словно Земля весенняя…

14 января 2003 г.
 

*   *   *
 
Мы идём по вечернему городу,
Нам набился в попутчики снег. 
Может, то – отряхнул свою бороду
Дед Мороз, затевая "набег",
 
Без особых каких-то там целей,
Как и мы, побродить лишь хотел.
Так... быть может, кого "отметелить",
Иль к снегурочке дело имел…

В общем, это дела Дед Мороза...
И не будем гадать – что и как... 
Просто это всё так несерьёзно –
Снег идёт... – ну и что в том? Пустяк.
 
Пусть идёт. Он ведь нам не мешает, 
Он бездельник такой, как и мы. 
Но и жизнь – не особо большая 
И у нас, и у этой зимы.
 
Так что можно и нужно пускаться
Во все тяжкие… с кем-то бродить…
Развлекаться, встречаться и драться…
Успевайте когда-нибудь жить!

Ну, а в жизни – чего не бывает... 
И подумаешь: правда, а вдруг –
Нас сегодня в пути поджидает 
Чувство новое, преданный друг?
 
Хорошо, что пока ещё можем 
Мы – идти непонятно куда. 
Вот и снег-то, наверное, тоже 
По-случайности выпал сюда.
 
2 февраля 2003 г.
 
 
*   *   *
 
Ну, прости меня ты, ради бога,
И прощай, возможно, навсегда...
Чем-то стали для меня дороги...
Как к родным, привык я к поездам...
 
Но меня уже не остановишь...
И не слышу, через стук колёс,
Голосов, сулящих мне, что всё уж... 
Жизнь свою пустил я под откос...
 
Но и так, в мелькании перронов,
Вижу всё, что слышать не хочу...
Как попытка к бегству – бег вагонов, 
И понятно, даже чересчур –

Не уйти взволнованным вагонам,
Друг от друга, как бойцам в строю.
Я сложился... ни каким разгоном
Не разрушить целостность мою.

Буду я и в форме и фасоне –
До поры, пока не удержим...
Но – повсюду, на  любом перроне,
Этим людям буду я чужим.
 
Но и жить я не умел иначе 
С чувством, что вся жизнь "идёт без нас"...
И не обо мне теперь ты плачешь,
О своей судьбе... в который раз...
 
17 января 2003 г.
 
 
*   *   *
 
В эту зиму жил я как попало –
Всё куда-то ехал почему-то...
 
...Сколько ж люду жмётся по вокзалам,
В поисках ночлега и приюта...
 
Вот и я, продрогший и голодный,
Жду свой поезд, как умею – греюсь, -
С виду – "чинный", "чистый", "благородный"...
Прижимаюсь к рёбрам батареи. 
 
Странная, наверное, картина: 
Бомж – не бомж? Кому – какое дело? 
Пусть моментом жил я, как скотина,
Но я жил, как мне того хотелось...
 
И мне очень нравилось всё это, 
Жизнь такая – странника, актёра. 
Только что стоял на сцене где-то, 
Вслушивался в речи режиссёра.
 
А теперь, вскочив в полночный поезд, 
За проезд торгуюсь с проводницей... 
И не думал я, что успокоюсь,
И казалось – не остановиться...
 
Но – сошёл... на красном семафоре...
Думал – на день... вышло – навсегда...
Думалось, сегодня – здесь... а – вскоре...
Вскоре отменили поезда...
 
2003 г.
 





Hosted by uCoz