РАЗБИТОЕ
ЗЕРКАЛО
Стихи
"Я один…
И разбитое зеркало…
С.А. Есенин
* * *
Курску посвящается
Время судьбы ломает и здания...
Это время страшнее всех бедствий...
Город Курск, образец попадания...
Я попал... выпадая из детства...
Словно гадкий утёнок в курятнике,
Я, скитаясь средь местных поэтов,
Не прошёл ни в друзья, ни в соратники,
Не кричал с петухами дуэтом.
Гоготали, и хлопали крыльями
По плечу, отбивая охоту...
И, с разбитыми в пух эскадрильями,
Отправляли, не глядя, в пехоту...
Но, с душою в полёты влюблённою,
Я летал, засыпая, ночами...
Кто припомнит меня окрылённого?
Крылья те, что я нёс за плечами?
В небе даже следа не оставили
Эти крылья, как всякие крылья...
Не прошедший в пророки и Авели,
Что ни вечер, валюсь от бессилья...
Курск, уеду, уеду куда-нибудь!
Превращаясь в один из трофеев...
В Курске – чуть ли не каждое здание
Просит надпись: здесь был Лопатеев...
1999 г.
Машинка
По тропинке осеннего сада
Я бреду, закопавшись в себе…
Золотая пора листопада
И в моей наступила судьбе…
Сяду ль я на скамейку –
Прохладой
Продувает сквозь спинку скамью.
Сквозняки, состоянье разлада
Растревожили душу мою…
Поднимаюсь, слоняюсь по саду…
Сколько тропок народ протоптал.
И моя, упираясь в ограду,
Длится далее –
За "перевал".
Значит, нет для кого-то препятствий,
И не легче их все обойти…
Будто кто-то решил посмеяться,
Предоставив мне выбор пути.
Есть ли выбор у нас на планете?
Сад мой, сад, тут чего ни скажи…
…Так по саду я брёл…
Вдруг, заметил –
На тропинке машинка лежит.
Серебристая, как из салонов,
Где швыряют бабло господа…
Нам такого, как звёзд на погонах,
Рядовым, не видать никогда…
Не для нас те машины крутые,
Кто такие мы в нашей стране?
Если вспомнить о жизни в России,
Нужно вспомнить сперва о цене,
Той, с которой всё в жизни даётся.
И даётся ль?
Даётся порой,
Когда время уж то не вернётся,
Что осталось у нас за спиной.
Малышу мне когда-то мечталось
О машинке, такой… для игры –
Чтобы дверцы, капот открывались,
Как у друга была, той поры…
Я бы с ней не расстался и спящий,
В ней бы чувствовал свой "капитал"…
Мне б рулить на такой настоящей…
А тогда о игрушке мечтал…
…Я оставил её на тропинке,
Словно что-то от сердца отняв,
И пошел…
Вдруг: "Масынка! Масынка!", -
Раздалось за спиной у меня.
Обернувшись назад, я увидел:
Мальчик с мамой её подобрал.
Но смотрел я с такою обидой,
Будто кто-то меня обокрал…
Нет, я понял, что сделал – как надо,
Раз не взял то, что мне ни к чему,
Чья-то радость мне стала наградой!
А обиделся я своему…
Будто тронули грустные ноты,
Показали моё естество –
Ни друзей, ни приличной работы,
Нету в жизни моей ничего…
Ни жены у меня, ни сынишки,
Для кого бы я мог подобрать
Ту машинку,
И младший братишка
Уж не станет в машинки играть...
Что я сделал в сей жизни как надо?
Что оставил я после себя?
Лишь машинку на тропке из сада,
Да стихи… как у многих ребят…
1999 г.
* * *
С. Балабанову
Всё когда-то бывает впервые,
Нам на жизнь выпадая, как снег.
Мы – растём, мы такие живые!
А потом замедляем «разбег»...
В чувствах, в помыслах, в слове и деле –
Всюду свой возникает масштаб...
И в любви наступают «метели» –
Сколько снежных слепили мы баб?
«Первый снег»... ой, когда же то было?
Так давно, что забыли уж мы.
С кем нас только в «сугроб» не валило,
От начала той самой «зимы»?
Мне бы вспомнить сейчас о хорошем...
Вспомнить ласку к себе на пути...
Вспоминаются образы кошек,
И девчоночки, как не крути...
Помню – девушке, ночью, в постели,
Вдруг котёнок на грудь наблевал...
Кошки... кошки... и, в самом-то деле,
Сколько я их за жизнь повидал?
То из области девичьих «фишек» –
Всё хотят завести что-нибудь –
Будь то кошек, собак, иль детишек,
Чтобы скрасить хоть чем-то свой путь.
Чтоб согреться в минуты тревоги,
И прижать хоть кого-то к груди.
Как же страшно на этой дороге,
И всё лучшее, друг – позади...
Всем порой на душе одиноко,
Все мы стынем на этом пути...
Почему я бываю жестоким?
Как успели, мы так подрасти?
2000 г.
Прощание с театром
Посвящается студийцам, актерам,
директору Курского театра "Ровесник"
И.В. Селиванову
Лишь попрощаться остаётся мне...
С судьбой не спорят, в этом я уверен.
И я спокоен, кажется, вполне,
Тому, что снова целый год похерен...
Страница-жизнь, ещё одну мечту
Я зачеркну, что значит – отмечталось.
И вновь верну на время пустоту
Своей душе, как пьесе без финала.
Я зачеркну в душе своей "театр" –
Как понял я: не выйти мне в актёры.
И мне, наверно, нужен психиатр,
А, может быть, искусные гримёры...
Кто взять не может – ждёт, что жизнь подаст...
Кто носит ключ – тот не стучится в двери...
Когда никто нужды не видит в вас –
Любое расставанье – не потеря...
Спасибо всем, спасибо за приют...
Я с вами шёл дорогой, пусть и ложной. –
Всё – декорация, сизифов тяжкий труд... –
Шёл к славе там, где слава невозможна...
Мне жаль одно, что я не отыграл
Ни роли, кроме зайчика в "капусте".
Но я нацелен на иной финал...
Любой финал всегда исполнен грусти.
И пусть всё это мне приносит боль,
Но я сыграл... моя душа согрета:
Есть у меня одна большая роль –
Играть по жизни чудака-поэта.
2000 г.
Собачья свадьба
(палимпсест
в рамках юбилея А.С. Пушкина)
Посмотрите,
Как будто бы плачет...
Вы прислушайтесь –
Русская речь...
Жизнь поэта такая собачья...
Эх, собрать бы все книги, и – сжечь...
Вот и к Пушкину, в дни юбилея,
Так и лезем, трясём пьедестал.
Я и сам, всё никак не взрослею,
О каком-то признаньи мечтал...
Вот судьба:
Как за некою шавкой,
За своей загулявшей страной,
Увиваясь всем скопищем жалким,
Ищем славы любою ценой...
Не пора ль нам понять, шелудивым –
На таких и не смотрит она?
Ей надолго, в угаре блудливом,
Заслонила глаза пелена...
Что мы ждём от неё замухрастой?
Ей, похоже, уже всё равно –
Кто сегодня над нею у "власти"...
А кому ничего не дано...
Ей – начхать, и ни грамма не больно,
Что её поимели во всём...
Так и дал бы по роже довольной,
Что себя ощущает ферзём...
Стала пешка в раскладе фигурой...
А спросить бы – какою ценой?
Обошлись, как с последнею дурой,
Со страной, как с несчастной женой...
Только что пустозвонить об этом?
Кто-то шутит, что Русь не пропьёшь...
Значит, знает... находит "приметы"
В нашем прошлом, похожем на ложь...
Значит, можно мычать: "Россияне...
Понимаешь... ", - и прочий маразм...
Были предки обложены данью...
Снова нищими сделали нас...
Вот и я собирался, у немцев –
Подработать, кидая навоз...
Только что-то вдруг ёкнуло в сердце –
Что мой дед на войне перенёс?
Для чего? Для того, чтобы внуки
Побирались по миру сейчас,
Потому что какие-то суки
Довели до ничтожества нас?
Лучше сдохнуть под русским забором
С подступившим к нему бурьяном,
Лучше нищие наши просторы,
Хоть какой-то, но собственный дом!
Только дом, как известно – не "крыша",
И не свой уголок, а страна,
Где родился, где в люди ты вышел,
Где тебе отыскалась жена.
Как же выжить сегодня поэту,
Обеспечить себя и семью?
Я уверен, поэту не светит
Ни в чужом, ни в родимом краю...
Посмотрите,
Как будто бы плачет...
Вы прислушайтесь –
Русская речь...
Жизнь поэта такая собачья...
Эх, собрать бы все книги, и – сжечь...
1999 г.
* * *
О. Ш.
Забудь меня... меня легко забыть...
Да разве думал я, что всё так выйдет?
За что бы ты могла меня любить?
Из наших встреч я это не увидел…
Ты разыскала зря меня, поверь.
Зачем искать, коль не просил о встрече?
Хотя, зато, ты будешь знать теперь,
Что есть любовь: "по случаю", "на вечер"...
Шёл летний дождь... мы вышли из кафе.
Да, вечер был... Такой хороший вечер... –
И дождь, и нас, бредущих "под шафе",
Всё зонтик твой взвалил себе на плечи.
Но мы ему давали отдохнуть,
Целуясь, то и дело в подворотнях.
И лёгким был каким-то весь наш путь,
И был на вид таким бесповоротным...
Ах, поцелуи эти, на ходу!
Целуясь, ты "посеяла" серёжку.
И я решил, что я её найду,
Хотя её искать, что в поле – крошку.
Побрёл искать… и как-то же нашёл!
И что – серёжка? Просто безделушка.
Но необычно было мне и хорошо
Вдевать потом тебе серёжку в ушко.
Да, хорошо мне было... что скрывать?
Но я-то знал – всё это ненадолго...
В любом пиру не вечно пировать...
Не зря и Стенька бросил бабу в Волгу.
Я жить хочу, ты понимаешь, жить!
Не той мещанской жизнью, а иначе...
Ни в чьих объятьях я не мог забыть,
Что я на свете к жизни предназначен.
лето 2000 г.
* * *
Нет у меня желанья
Стать молодым супругом...
Разве не испытанье –
Наша любовь друг к другу?
Нищий я, вот – в чём дело!
Нищий, живу на крохи!
Что ты понять хотела?
Брось эти "ахи-охи"!
Вот у меня, где ваше
Женское "пониманье"!
Станешь ещё мамашей,
С жизнью по расписанью...
Было с тобой легко мне.
Вам бы лишь всё испортить,
Женщины... сколько помню –
Все одного вы – сорта...
Разве нельзя иначе,
Жить, чтоб не так "как люди"?
Что за слова собачьи?
С ними, мы как – верблюды...
Ты понимаешь это?
Слышишь ты? Дай мне руку!
Хочешь в мужья поэта?
Дура! Идёшь на муки…
2000 г.
Трактор
А. Бабушкину
Смотрю на жизнь, как филин из дупла:
У драмтеатра в Курске, что ни вечер –
Тусовки, съёмы... Как же – центр "села"...
Порой и мне здесь назначали встречи...
Бывали дни – вливал в себя "этил"...
Жизнь на себя тянул, как одеяло...
Сегодня я по центру проходил –
Такая вдруг тоска меня подмяла...
На что похож наш курский драмтеатр?
В том плане мне глаза открыли как-то:
Случайный мой знакомый, пьяный "брат",
Мне доказал, что он похож на трактор.
И, глянуть сбоку – так оно и есть –
Ну, точно – трактор, трактор гусеничный.
Ах, как ему, наверно, грустно здесь,
Средь модных "тачек", девок неприличных,
Что вечерами кружат близ него,
На свет центральной улицы слетаясь?
И "трактор" наш, как будто островок,
В ночном болоте с грустью утопает.
Притих вулканом, смотрит сверху вниз
Во все глаза своих оконных скважин...
Ну что ж ты, трактор, что ж ты, заводись,
Дави их всех, дави всю эту лажу!
19 июня 2000 г.
* * *
Ты бы дурью-то этой не маялась –
Хватит плакать... я как броня...
Не снегурочка ты, не растаяла,
Перепрыгнув через меня...
Раз уж жизнь на считалках построена,
Кем угодно меня считай...
Ты такая красивая, стройная,
Стал июнем твой светлый май.
Это – лето твоё, лето жгучее,
Хоть настало и в октябре...
Посмотри же на иву плакучую –
Как ей нравится в сей поре!
И не верь пустозвонам, ей – нравится
Каждой веточкой подышать
И заснуть, и весенней красавицей
После вьюжных ночей предстать.
Знаешь, чем эта жизнь замечательна?
Тем, что всё в ней не на века...
Можно ль счастье считать прилагательным?
Счастье нужно всю жизнь искать.
Станешь, в поисках, ты сумасшедшею...
Только запах его вдохнёшь,
А оно превратилось в прошедшее...
Ты лишь думаешь, что – живёшь...
И тебе, и любым обывателям,
Я легко покажусь врагом.
Всюду, всюду – враги и каратели,
Да, враги у меня – кругом...
Хоть ни в ком и не вижу товарища,
Никого уже не боюсь...
Не потушишь плевками пожарища,
Был поэтом, и – остаюсь...
2003 г.
* * *
В ночь врезается красный фонарь семафора. –
Почему-то движения поезда нет.
Да, в России не часто домчишься на скором... –
Остановок – не меньше, чем прожитых лет...
Жизнь свою я уже не считаю короткой,
Но случись, что теперь оборвётся она,
Приплетут, что виною, мол, женщины, водка...
Всё, что в радость иль в горе ниспослано нам.
Да, бывает, меня непутёвого кружит
Бестолковым волчком в хороводе страстей.
Нет жены, что целована только лишь мужем,
Нет и мужа, который не слышал: не пей...
Зная это, ну есть ли желанье жениться?
Видя в людях лишь это, поймёшь ли людей?
Отчего мне порой так хотелось напиться?
Почему превращались принцессы в блядей?
Счастье, если хоть кто-то тебя понимает,
И вся россыпь твоих многоточий ясна...
Жизнь – лишь баба, к тому же с рожденья – немая,
И, пойми – что от нас ожидает она?
Но неужто, и в правду, бывают случайными
Связи, встречи, шаги, остановки в пути?
Если мы расстаёмся с глазами печальными,
Даже бога должно бы всё это смутить.
Значит, что-то не так на планете устроено,
За Россию и вовсе уже не берусь...
Но и всё ж этот поезд когда-нибудь тронется...
Может быть, я и с богом ещё соглашусь.
2000 г.
* * *
Помню, я сочинял: "Я – король одиночества,
Мой дворец – где один я, где нет суеты..."
Нет во мне ничего от былого "высочества",
Нет во мне ничего, кроме как пустоты.
И для жизни уже мне не надобно многого...
Дайте мне лишь надежду на завтрашний день.
Разве может дворцом быть "звериное логово",
Где ютится моя одичавшая тень?
Безработный, в деревне влачу прозябание...
Где тот гордый, исполненный силы поэт?
Да – поэт! Хоть ни в чьей голове это звание
Не вязалось со мной... будто правды в том нет?
В наше время никто и не знает, наверное,
Чем же должен сейчас заниматься поэт?
Наступило в поэзии время пещерное,
Я рисую нехитрый наскальный сюжет...
Все родные мои до того первобытные –
Коммунизма огонь в них горит до сих пор.
Вымирают уже, и совсем беззащитные,
И для них безработный в семействе – позор!
Вот и вышло, по их устарелым понятиям,
Я – бездельник, дурак, разгильдяй, дармоед.
Только богу известно – какие проклятия
Мне сулили... особо воинственный дед.
Ну, а этот "дурак" защитил диссертацию,
Написал несусветную кучу стихов!
Выходил на подмостки, и слышал овации...
И однажды дойдёт до заветных верхов...
И прославится сам, и всех близких, вагонами,
В дверь истории втянет, на шкуре своей.
Просто жизнь зачастую полна перегонами...
Я – в пути... я – в туннеле... я – в царстве теней...
Я немного сейчас заблудился во времени,
И пойму наконец-то, куда нас несёт...
И в России, в разнузданном северном племени,
Лучшей жизни однажды начнётся отсчёт.
И я выйду, займусь, всем понятной, работою...
Я согласен трудиться во славу страны!
Будет цель, и я буду работать с охотою...
А сегодня стране мы своей не нужны...
А горбячить бесплатно – увольте, родимые!
Лучше я допишу свой наскальный сюжет.
Без меня агрономы засеют озимые,
И оставят в науке учёные след.
Не затем я учился... мои специальности
Я уверен, однажды прокормят меня...
А в условиях новой суровой реальности,
Я, как "птицы небесные"... та же херня...
Но меня постоянно съедают упрёками...
Что ж... спасибо за всё им... за жизнь и за хлеб,
И за то, что я нервный теперь и с заскоками,
За слова, что стихи мои – "чушь"... что я – "слеп"...
Отправляйте меня, есть и все основания,
В психбольницу – в душе нестерпимая боль!
Может, только от психов дождусь понимания? –
Спросят: "Кто ты?" Я тихо отвечу: "Король".
2001 г.
"Общага"
Чего же я, бывает, вдруг хочу?
Взглянуть – как там "стоит" моя общага...
Не думал я, что столько проучусь,
И что учёным стану на бумаге...
Звучит так громко, что сбавляю звук:
Да, стал учёным, больше – кандидатом,
Каких ни есть, а всё ж таки – наук!
У нас теперь полно такого брата.
Растёт наука, кто тому не рад?
Чего-то вдруг, но стало это модным,
Приставка эта, степень – кандидат,
Особо у "избранников народных".
У депутатов, у крутых господ,
Прорвавшихся к "кормушке" иль корыту...
Кто избирал их? Мы, простой народ?
Их избирали деньги и бандиты.
Они бы лучше приняли закон,
Уже б заботясь о своём кармане,
Хотя б один добавили патрон,
К моей зарплате, что сродни нагану,
Она меня когда-нибудь убьёт,
Я с ней в рулетку только лишь играю.
А на другое – мне не достаёт… -
Себе патрон последний оставляю…
Всё – на жратву… ну, сколько можно жрать?
Еда, наверно, только – в ресторанах…
Мне на "еду" вовек не насбирать,
Как и на "море", капель из под крана…
На море не был, мира не видал,
Из всех красот – командировка в Питер…
Да, Петербург меня очаровал,
Не видел там привычных "общежитий"…
Я так устал от них и от себя,
Безликого, похожего на многих.
И я живу уныло и скорбя,
Как иудей, лишённый синагоги…
Тут хоть на стену лезь, хоть просто – плачь,
Хоть головою бейся в "Стены Плача"…
Я не еврей, я Танин детский мяч –
Всё не взрослею, и всё жду подачи…
Хочу, чтоб дали мне ногой под зад,
Да посильнее, выбили бы с поля…
Я ничему в стране своей не рад,
И всё тону в слезах и алкоголе…
Да, "Стены Плача" – вся моя страна,
Меня добьют мои родные стены.
Я слишком русский, я пошлю всех «на»,
Но не уеду... вот вам, суки… хрена…
Глаза закрою – вижу вас, друзья,
Оставшиеся там – в аспирантуре.
И так вот, взором в памяти скользя,
Я то взгрустну, то улыбнусь, то хмурюсь.
Брожу академическим двором,
И, кажется, нет в мире позабытей,
Чем я теперь... и вступит в горло ком...
И смотришь... смотришь... в лица общежитий.
Вон то окно – я там "науку грыз",
И нет окна, с которого бы чаще
Смотрел я, помышляя прыгнуть вниз…
И стал бы камнем… сколько их, лежащих?
Кипело всё в душе у дурака,
Хотелось, плюнув, с миром расквитаться.
Но почему-то жив ещё пока...
Враги мои, есть повод опасаться!
Я не имею права на покой,
Я слишком многим должен в этой жизни.
Я возвращаюсь в память, как домой...
Общага – имя дому и отчизне.
5 марта 2001 г.
* * *
Что – наша жизнь без дома, без привычек?
Копайте вглубь... всегда смотрите шире...
Бывало, в доме не отыщешь спичек,
Чтоб газ разжечь, как будто кто-то тырит...
Да разве всё припомнишь, что «бывало»?
А что – сейчас? На нынешнею дату
У нас в дому совсем приправ не стало...
Вот так и нас не станет в нём когда-то...
Нет, это к слову... Всё куда банальней...
То всё бабуся наша начудила...
Она – и повар, знающий детально
Любой рецепт, и «местный заводила»...
Не знаю, кто её там надоумил,
Но с неких пор, во все супы, подливы,
Она кладёт какой-то жёлтый кубик...
По мне, купила б лучше внуку пива.
Но я, конечно, здесь не выступаю, -
С моей бабусей спорить очень сложно.
Она сама за всех у нас решает:
Что нам – полезно, что – нельзя, что – можно.
Я так привык к подобным закидонам,
Что даже сам сложился на причудах...
И будто вечно в кубиках бульоны
Мне заменяют все приправы в блюдах.
И я согласен, я на всё согласен,
Я ко всему привыкну, не капризный,
Лишь был бы смысл всех перемен мне ясен,
И жили те, кто мне дороже жизни.
8 апреля 2001 г.
* * *
Копаясь как-то в старом чемодане,
Оставшемся от юности моей,
Я вспомнил вдруг забытое страданье
И прелесть тех наивных светлых дней.
Когда, идя на первое свиданье,
Я всё не знал – с чего мне начинать...
Что говорить, что делать с этой Таней?
Тогда ещё всего не мог я знать...
И вот, надумал, глупенький мальчонка –
Решил на память что-то ей купить...
Но что – не знал... И вот, в «комиссионке»,
Нашёл, чем можно сердце покорить –
Серёжки, перстень с голубым опалом,
Чей цвет, казалось, шёл к её глазам.
Я их купил, и мне тогда мечталось,
Что, может, ей – я их надену сам.
Не повезло... У дома ненаглядной,
Пацан соседский всё мне рассказал:
За ней зашёл какой-то заурядный...
Она давно с ним... Я того не знал.
Не знал цены словам её лукавым...
Но что сейчас об этом говорить,
Когда я сам – в душе стал, как – шалава? –
Лишь помани, спешу на свете жить…
Но вот тогда всё было по-другому...
Серёжки, перстень с камнем голубым...
Я к ним теперь, как к очень дорогому,
Дотрагиваюсь с чувством неземным.
А был момент – глаза б их не видали...
И я их с болью спрятал с глаз долой.
Ну, а теперь, как ветеран – медали
Я их достал и вспомнил первый «бой»...
10 августа 2001 г.
* * *
Хоть в чём-то я уже не прогадал,
Когда в театр "прибился"... и, с "прибоем",
Попал я сразу "с корабля на бал" –
Мне дали роль, я встретился с тобою...
Во мне сейчас прилив душевных сил,
Такой поток, что аж "срывает башню".
Я в первый раз, возможно, полюбил,
Что даже самому мне стало "страшно"...
Боюсь, сойду с катушек и орбит...
Но нам играть с тобой совместно в пьесе.
Определённо – мне сейчас фартит.
Но – роль... – я сам себе не интересен... -
Нас в этой пьесе сводит режиссёр
Всего на миг... и тут же, по сюжету,
Ты мне даёшь внушительный отпор –
По роже бьёшь... - такие "тет-а-теты"...
Эх, автор пьесы... чем он думал там?
Не мог придумать лучше, чтобы всё же
Мне как-нибудь припасть к твоим ногам...
Ну, разве бьют за нежности по роже?
А как же мне любовь твоя нужна!
Казалось, я в любви разочарован...
А вышло – как дурак, лишился сна!
Эх, сразу видно, что – не тренирован...
А ведь давно уж дал себе зарок:
Решил, что ни в кого мне не влюбиться.
Всю жизнь прожил по норам, как сурок,
Но и суркам когда-нибудь не спится.
Не сплю, кручусь... слагаю глупый стих,
Хоть знаю: этим делу не поможешь.
Но пусть хоть пьеса сблизит нас на миг...
Бей, дорогая, бей меня по роже!
22 октября 2001 г.
* * *
А. П.
Ещё не раз я, видно, забреду
В Парк Пионеров, в суматохе лет.
Жизнь иногда проходит как в бреду –
Бывает, в ней – и поцелуя нет.
А в парке есть качели для двоих...
Качели помнят... помнят обо всём...
На них могла водить ты и других...
Но я сейчас не думаю о том…
Я о тебе всё думаю сейчас.
Ты знаешь, я нашёл три волоска,
Три длинных, светлых на своих плечах,
И был так рад, когда их отыскал.
Я их упрятал в паспорт меж страниц, –
Когда мне грустно – я на них смотрю.
Они мне ближе многих разных лиц,
Я как с тобою с ними говорю.
Как глупый мальчик, волоски храню.
Скажи – я глупый? Поругай меня.
Обычно, в паспорт вносят всю родню…
Три волоска – вот вся моя родня...
...Всё как всегда... до одури влюблюсь,
Но дни пройдут... и, чуть прищурив глаз,
Я сам себе тихонько улыбнусь,
Затем, что жизнь даётся только раз.
31 октября 2001 г.
* * *
К пацанам не ревнуют, ревнуют к мужчинам... –
Я сужу по себе, я всё это прошёл...
И тебя ревновать я не вижу причины –
Я уже не пацан, не какой-то щегол.
Твой парнишка влюблён и пока что наивен,
Мне его даже жалко, я вспомнил себя...
Но сейчас я – как кот, что хитёр и противен,
И не стоит влюблённым зевать голубям.
Знаю я эти песенки... знаю отлично...
Опыт многое значит, он – ключ ко всему,
И по-опыту видно: ты – ранняя птичка.
Голосок твой звенит... Что поёшь ты ему?
Лишь при мне не целуйся... ну, будь чуть скромнее...
Я при этом готов тебя, птенчик мой, съесть...
Это, скажешь – не ревность? Нет. Это больнее...
Ревность – это догадки… А тут – всё, как есть…
Ты, конечно, нарочно меня разжигаешь,
Будишь зверя, с которым ты любишь играть.
Мы живём... Но в душе у меня есть другая,
Та, что – скромная, верная женщина, мать.
2003 г.
* * *
Деревня, лето, вечер яснозорий...
Мы на прогулке с мамой, вышли «в свет».
И в жизни нашей нет и тени горя...
Я – мальчуган, и маме тридцать лет.
Идём... идём... заходим в магазинчик –
И я уже с большим кульком конфет.
Я – избалован, я в семье – любимчик,
И у меня пока братишки нет.
Я – «командир»... Мне нравится прогулка...
И мама чётко слушает «приказ»...
Вот мы у церкви стали на проулке,
И я от мамы услыхал рассказ...
Всё рассказала: про Христа, Иуду,
Как был Христос распят, и как воскрес...
Я помню всё, я сроду не забуду –
Как я смотрел на тот церковный крест.
Я в тот момент подумал почему-то,
Что вот на нём и был распят Христос.
Я как ребёнок правду перепутал
Со сказками, ведь я на сказках рос.
Иуда мне представился Кощеем,
Кощеем, что над златом злобно чах...
...Теперь уже я чуточку взрослее,
И понимаю правильно в речах.
Я всё могу, но как-то неумело.
Всегда есть тот, кто обошёл меня...
Но кем Иуда был на самом деле?
В каких грехах его нам обвинять?
Он знал, конечно – что такое люди...
И кем для всех он будет – понимал...
Но кто поймёт, припомнив об Иуде,
Кто дал нам бога, кто нам веру дал?
Мы, как те дети, всё берём на веру,
И часто правду втаптываем в грязь...
Нет, и не может быть единой меры –
Порой и мразь – отчасти только мразь…
Я понимаю, это всё – жестоко...
Но оттеняет свет лишь темнота...
Как много было всяческих пророков,
Но без Иуды не было б Христа.
8 ноября 2001 г.
"БАР-ПАРАДИЗ"
Бредём, как ёжики в тумане,
Но мы идём к заветной цели...
"Бар-парадиз" зовёт и манит,
Меня, которую неделю...
Звучит, конечно, не по-русски
Но, друг, зайдём, не пожалеешь...
Здесь, в общем, сносная закуска,
Здесь выпьешь – на душе теплее.
Изыск и шум, наверно, стоят
Дороже, вот их здесь и нету.
Здесь обхождение простое,
Здесь можно выпить под котлету.
И – "парадиз" – названье это,
Возможно, бару в шутку дали?
Но перевод не плох, заметим, -
По-русски – "Рай". Мы в рай попали.
Вот так-то... отдыхай, приятель...
А я немного помечтаю.
Во мне всю жизнь живёт мечтатель,
С больной душой шалтай-болтая.
Тебе признаюсь: есть причина
Тому, что пью я здесь порою.
Я, ко всему, ещё мужчина,
Здесь у меня роман с мечтою.
Но, как мечта увидеть сможет,
Во мне, пригнутом жизнью, бытом –
Души моей родную рожу,
В чреде не красящих событий?
Я для неё лишь – завсегдатай
Шалмана, что зовётся "раем",
Где не одну уже зарплату
Я, с кем придётся, оставляю.
Она, как Пётр Святой, у входа,
Сидит с заветными ключами,
К душе моей... уже полгода,
Живу я странными мечтами –
К ней подойти, набрать корзину
Бананов, киви, ананасов,
Гранатов, яблок, апельсинов...
И с нею съесть все те запасы...
Здесь продаёт она продукты,
Торгует райскими дарами –
Быть может, даже эти фрукты,
Господь своими рвал руками?
Но я их редко покупаю...
Тут, как всегда, хватает думок:
Купить даров чужого рая,
Иль взять ещё хоть пару рюмок?
Такая жизнь... но для неё бы
Я их купил бы, если б с нею
Взять столик нам на две особы...
И посидеть бы... но не смею...
Мне не дано устроить праздник
Любимым людям, так чтоб крупно.
Весь этот мир нас только дразнит
Красивой жизнью недоступной,
Волнует длинными рублями...
Вот потому и пьём, издревле,
Сперва вот так – в "Раю", с друзьями,
Потом – одни, и как – дешевле...
Но это я уже о мрачном...
Не будем портить этот вечер.
Жизнь хороша, коль даже в злачных
Местах,
С мечтою ждут нас встречи.
14 ноября 2001 г.
* * *
Е.
Мы словно две параллельные линии –
Нам никогда-никогда не сойтись...
Что же глазёнки твои стрекозиные,
В жизни моей непутёвой зажглись?
Впрочем, возможно, что лет через десять,
Где-то сойдутся и наши пути...
Ну, а пока я тебе интересен
Только как "взрослый"... крути-не крути...
Милая, юная, чем же, как взрослый,
Я привлекаю вниманье твоё?
Я ведь обычнейший серенький ослик,
Тупо могу лишь стоять на своём...
Я в современности схож с иноверцем:
Нас воспитали в системе другой...
"Пепел Клааса стучит в моё сердце",
И призывает на праведный бой! –
Кажется, так говорил Уленшпигель –
В детстве когда-то читал я о нём.
Все мы читаем какие-то книги...
Вот – я читал... но не помню – о чём...
Это ещё не склероз, здесь – другое...
Просто так вышло, что в нашей стране –
Вдруг оказалось, что верить не стоит
Книгам о жизни, борьбе и войне.
Вот я и понял, что лучше забыть мне
Всё, что читал, чтоб мозги не свернуть...
Не потому ль я – суровый и скрытный,
Что пустота распирает мне грудь?
Впрочем, тебе не понятно всё это...
Можешь лишь только смотреть широко...
Да, ну, а мне-то сейчас... ну, а мне-то...
Рядом с тобою – на сердце легко.
декабрь 2001 г.
* * *
Я мог бы вас сразить своей игрою,
Но нет ролей по мне в театре вашем...
Не разглядели вы во мне героя,
Не подхожу на роли в "ералаше"...
Мне одиноко, очень одиноко
У вас в театре, Игорь Селиванов.
Тут равносильно, что кусать свой локоть –
Как не крути, не тужься – не достану...
В театре столько девушек красивых. –
Казалось бы, влюбись – в какую хочешь...
Влюблённому не будет сиротливо.
Так отчего ж меня кручина точит?
Душа моя брезгливее и строже,
Чем я кажусь... и думает иначе...
Во мне, ранимом, сроду не уложишь
То, что для многих, ничего не значит –
Я не терплю, и видеть не желаю
Других мужчин с моей любимой рядом.
Пусть хоть для роли... ничего не знаю...
Я наполняюсь горечью и ядом!
И вспоминаю, что меня ни разу
Никто и не любил – как мне хотелось...
И как о чём-то низменном и грязном
Сужу о милой, вижу в ней лишь тело.
Всё остальное меркнет в сей оправе,
Душа и сердце кажутся чужими...
Я ей чинить запреты жить не в праве,
Но пусть при мне хоть не живёт с другими.
И мне плевать – что так для роли надо,
Когда своею не доволен ролью...
Я не терплю мужчин с любимой рядом.
Любить актрису – сжиться с вечной болью...
Мне очень больно... пусто и уныло
От постановок... от игры актёрской...
Попал же я, с таким "свинячим" рылом
В калашный ряд нелепо-бутофорский...
Я вам сыграл бы не такие страсти,
Раскрыл бы душу русского поэта...
Без репетиций... повторяю часто
В своей душе: "Карету мне... карету..."
23 января 2002 г.
* * *
С. Балабанову
Мой друг уже успел жениться...
И мне увидеть выпал случай –
Как он "по дому" суетится,
Как чинит свой диван скрипучий.
Порой какою-то игрою
Казалось мне всё это рвенье...
Но вскоре всё он обустроил, -
Не велико пока владенье.
Да что там... – комната в общаге,
Особо в ней не развернёшься.
Здесь, даже при любой отваге,
На стены вскоре натолкнёшься.
Ещё – окно... там – тьма соблазнов...
Там жизнь, какая только снится...
И вот сегодня, как на праздник,
К его окну порхают птицы...
И друг мой с грустью непонятной
Всё сыплет им в кормушку крошки.
Сидит в "чертогах" аккуратных,
И всё глядит, глядит в окошко.
27 февраля 2002 г.
* * *
Мой бедный Каин, труженик усталый,
Ты удивлён, что дело рук твоих
Заслуг пред богом нашим не снискало?
Ты знал бы – сколько нас теперь таких, -
Таких, как ты, корпевших над работой,
Отдавших той работе столько сил,
Но в результате, по-большому счёту,
И нас никто вниманьем не почтил.
Ты сам подумай: кто мы перед богом?
Насколько богу наш угоден труд?
Вот – Авель – да... для бога сделал много...
Из века в век нас "Авели" пасут...
Я это понял поздно или рано…
Все мы и есть – богоугодный скот!
Мы, бедолаги – стадо тех баранов,
Ты, Каин, лишь предвосхитил наш род...
Но твоего не сделал бы я шага...
Всё это, всё – неблагодарный труд...
Но что сейчас считается за благо?
Мы – погибаем... "Авели" – живут...
2002 г.
* * *
Слышал не раз я такие слова:
– Ясно же, "чёрным по белому" пишут! –
Так восклицают, качая права,
В рамки вгоняя, диктуя нам свыше...
"Чёрным по белому"... – что же за суть
В этой заученной фразе сокрыта?
Видится кем-то проделанный путь,
След на снегу... – становлюсь следопытом...
Вижу следы от копыт и лаптей,
Чьи-то немытые грязные лапы...
Мелкие карты различных мастей... –
Кто-то вышагивал в масть – косолапо...
Карты, что в шулера ловких руках,
Светят какой-то чужою игрою...
"Чёрным по белому"... – в этих словах
Стало мне видеться что-то плохое...
И получается, что даже я,
Строки стихов выводя на бумаге,
С тёмною силой на общих паях,
Разом заделался в чёрные маги...
Ночью, как филин, иль как нетопырь,
Тьму разгоняю в полёте упорном...
Нужно спасаться? Бежать в монастырь?
Но и монахи – в пугающе-чёрном...
3 января 2003 г.
* * *
А в Анапу наведаться стоит лишь раз...
В двух словах описать городок сей несложно.
Есть вино, что "Анапой" зовётся у нас, -
Не вино – суррогат, но попробовать можно.
Вот и город такой же... – приземист и глух.
Ничего-то в нём нет, интереснее моря.
Тот же русский бардак, тот же запах сивух,
Что ни будка на курьих ногах – санаторий...
Ну, а местный затерянный в поле вокзал,
Словно ржавый корабль, утонувший в бурьяне?
Так и хочется что-то кому-то сказать…
Только море предчувствий твоих не обманет.
А тем более, если – ты где-то прозяб,
И впервые согрелся, почувствовал волю,
Хоть в России "сбежать" от России нельзя,
Возвратиться в Анапу захочешь до боли.
4 января 2003 г.
* * *
Ты упрекаешь, что я "нелюдимый",
Будто бы сложно со мною в общеньи.
Вот и тебя я, суровостью мнимой,
Ввёл, так сказать, в что ни есть заблужденье.
Слушай, девчонка, ты разве пыталась
Раньше со мною хоть как-то общаться?
Ты и слова хорошенько не знала,
Я же с другими успел наболтаться...
И не узнал ничего я "такого",
Чтобы тянуться к пустым разговорам.
Может, и стал для кого-то суровым,
С вечно тяжёлым, задумчивым взором.
Да, я – такой... Но, а знаешь – как часто
Брёл я, не зная – куда, наудачу?
Вот и забрёл... Приравнявшись к несчастным,
Тех, что решают как будто задачу –
Смотрят в себя, в наболевшее, в душу,
Словно бы в поиске точки отсчёта –
Ищут возможность, хотя бы за уши,
Выхватить личную жизнь из болота...
Всё остальное для них – маловажно...
Так же и мне... Не бывает поэта
Без одиночества, в мире продажном,
И без всего остального букета...
6 января 2003 г.
* * *
Мы вчера на морозе "пилили дрова".
Это так говорится... Пилили-то брёвна.
Но к чему придираться к деталям, к словам,
Если главное было и нужно-то дров нам?
А пилили мы с братом у мамы в селе, -
Хорошо хоть под праздник приехали к маме.
Оказалось, у мамы и дров в феврале
Не осталось... – мороз расправлялся с дровами...
А в пальто городских кто же пилит дрова? –
Стали мы разбираться: во что бы одеться? –
Тут же мамины шапки пришлись к головам,
Влезли как-то в одежды из "позднего детства".
Обувались сложнее... – ведь обувь всегда
Мы обычно совсем добивали до шпенту.
Но – обулись... И вскоре, на лоне труда,
Я припомнил о личном... былые фрагменты... –
Брат обулся в моё "дорогое" старьё –
В те ботинки, что взял по совету любимой. –
С ней мы шлялись по рынку, впервые вдвоём,
Что ни взяли тогда – всё сносилось в ту зиму...
Оказался недолгим влечения век –
Не заладилось что-то... она выбирала:
Нужен муж ей – нормальный земной человек?
Иль поэт? Тут уж, правда – хорошего мало...
Я бесился, я нервничал, я ревновал,
Был не прав, но считал, что она не права...
Вот когда я действительно "дров наломал"...
А вчера мы пилили... пилили дрова.
7 января 2003 г.
* * *
Все торжества кончаются салютом...
Хоть и пальнут как будто из двустволки,
Как чуда, ждём... таращимся минуту...
Ну, а потом – толпой на остановки...
И наш "салют" – тому не исключенье...
В "День Города" гуляли – кто как может...
И я поддался общим увлеченьям...
И под конец, спешил уехать тоже.
В троллейбус наш набилось... будто йоги
В нём собрались, и все – в престранных позах...
В салоне свет погас, и как-то строго,
Нам объявил водитель, как "угрозу":
"Идём до "танка"... ничего не знаю...
Без остановок... выпускать не буду..."
Что – даже лучше, втиснутому с краю,
Мне нужно было, чуть ли не дотуда.
Я – на ступеньках... едем... вдруг мне в руки
Сползает кто-то... "Ой! – кричат, – ей плохо,
Держите... Вика...", – и другие звуки,
К моим ушам посыпались горохом.
Поймал её... Тяжёлой и горячей,
Я ей вдруг что-то стал шептать на ушко,
И вскоре Вика стала вновь "стоячей",
И лишь в меня уткнулась, как в подушку.
Тонув в копне волос её духмяных,
Я чувствовал, как Вика стала ближе.
И я, живой, некаменный и пьяный,
Немного "воли дал рукам" бесстыжим...
Так получилось... я не специально...
Когда она сползала – руки сами,
Её хватая, влезли машинально
К ней под наряд, рыбачьими сачками.
О тот момент! Я был рыбак-счастливчик!
Нежданно рыбку выловил в болоте!
Я не посмел к ней поднырнуть под лифчик,
Лишь гладил спинку и ласкал животик.
Но – остановка... вот она – досада...
Народ теснит... а дверь толкает в спину...
И я – не крепость, уступил осаде,
И пропустил сползавшую "лавину"...
Сошли... и тут, как преданная дворня,
Подруги мигом обступили Вику –
Хватают, треплют: "Что с тобой? Ты в норме?"
И стал я лишним в этом шуме диком.
Лишь в щёчку чмокнул и спросил: "Ну, как ты?"
Она в ответ кивнула: "Всё в порядке".
Я ручку ей поцеловал... и с тактом
Вдруг сел в троллейбус, глупо, без оглядки.
И тут лишь понял – что же я наделал?
Лица и то ведь не запомнил толком.
Стал тарабанить в дверь, но закоснелый
Водитель вёз, а я в душе выл волком...
...Теперь всё жду чего-то, всё неймётся...
Я потерял её... брожу в печали –
Ищу: а вдруг – мне Вика улыбнётся...
Одни улыбки... вот так погуляли...
9 января 2003 г.
* * *
Я, с моею натурой, нигде не угоден...
С неразжатыми, видно, умру кулаками...
Пусть шестёрки трясутся за место в колоде,
Тешась мыслью, что станут когда-то тузами...
Люди русские, люди, очнитесь, проснитесь!
Что же делают с нами Борисы да Вовки?
Ни в одном государстве, подобных правительств,
Не потерпит народ, и начнёт забастовки...
Мы же терпим кругом... начиная с работы...
Взять хоть маму мою, педагога со стажем?
Ей до пенсии там остаётся всего-то...
Но и тут происходит какая-то лажа –
К ней, когда ни приедешь, она со слезами
Говорит о бесчинствах творящихся в школе:
Директриса ведёт себя будто с рабами
Со своим коллективом... И кто недоволен?
Все боятся. А как же? Она – «повелитель»... –
Не поладишь – заест, и не будет зарплаты –
Не получишь нагрузки... и лучше не злите –
Изотрёт в порошок... препираться чревато...
Вот и крутит она «дураками с дипломом»,
В коих гордо красуется надпись – учитель.
Докатились... Да нет – нарастающим комом,
Так и катимся всё... а куда, извините?
Расплодили пиявок на теле народа,
И сосут они нас бессловесных до гроба,
Разрастаясь из гниды – до мерзких уродов...
Точно так же мутирует «наша особа».
Все «жалеют» её – «не здорова»... «больная»...
Что ни год, на её огороде гектарном
Спину гнёт, пресмыкаясь, бурьян вырывая,
Чуть не весь коллектив, унижаясь бездарно.
Профсоюзных путёвок, другим – не бывает,
Лишь катает она по кавказским курортам.
А её бы спросили: «Ну, кто ты такая?
Что себя ты причислила к «высшему сорту»?
Ну, а мама давно не «слезает» с таблеток...
За свой век, хоть бы раз, хоть бы где подлечилась...
Невзначай директрисе сказала об этом –
Та, поверите, прямо-таки удивилась:
«Вам – путёвку? О чём вы? Чего вы хотите?
Если б знали вы – сколько туда нужно денег:
На кафе, на наряды... вон – дома лечитесь...
Там, как в школу, что зря на себя не наденешь»...
После этих речей, мне становится ясно –
Что за рода её угнетают болезни...
И при том – разговоры такие опасны,
Ведь путёвка – одна... и по блату... железно...
Мама, брось ты... пусть катит... хоть будет вам легче,
Хоть какое-то время вздохнёте свободно.
Привыкайте, такое теперь уж – навечно –
Никогда у нас власти не будет народной...
Кто таких приструнит? Я просвета не вижу...
Президенту писать? Так и он на курортах –
Показали вчера... отдыхает... на лыжах...
Им дозволено всё... людям «высшего сорта»…
10 января 2003 г.
* * *
Ю. Б.
В институтской простенькой газете,
В той, где я когда-то издавался,
Начинало множество поэтов...
Я средь них приятно выделялся.
Я тогда был в "творческом ударе"...
Даже не старался править строки –
Издавал сырое, "недожарив"...
Слава богу, я извлёк уроки.
В той газете, прямо под моими,
Были чьи-то девичьи творенья.
Ну, ни чьи-то... знал я даже имя...
Всё я знал... но – поздно, к сожаленью...
В них была какая-то наивность
Девичьей любви неразделённой.
Но ни в чью не верил я невинность...
И гнушался лирикой влюблённых. –
В них всегда мне виделись слепые,
Что прозреют, и остынут в чувствах...
Но любви хотел, как все живые,
И умел любить до безрассудства.
Правда, на поступки, был не смелым...
Но, в сужденьях, оставался резким.
И она, считал я, неумело
Пишет, ей бы быть немного дерзкой.
И я брал из строф её начала
И концы додумывал с лихвою –
Будто это девушка писала,
Получалось что-нибудь такое:
"... Я ресницы быстро опускала,
Пропадала речь сама собою... "
Так, наверно, волны бьются в скалы…
Впрочем, я не видела прибоя.
У меня, и ты пока не знаешь,
Нет ни гроз, ни пропасти, ни речек...
Да и что ты в этом понимаешь,
Недалёкий, близкий человечек?"
Мне казалось это – очень смелым...
Но однажды, видно, я бездарен,
Девушке, похоже, надоело
Сочинять стихи "со мною в паре"...
Где она сегодня? Я не знаю…
Ей мои поправки неизвестны…
Откопал я их… сижу-читаю…
Понял, что дурак я… если честно…
11 января 2003 г.
* * *
Пригородный поезд, черепахой,
Полз своею тропкой каждодневной...
Многое, что строилось с размахом
Стало нынче "спящею царевной".
И текли вдоль линии железной
Долгострои, серых красок зданья.
И таким пустым и бесполезным
Всё казалось в этом мирозданьи.
В философском этом настроеньи
Ехал я, попутчиков не видя.
И с каким-то странным упоеньем
Смаковал в себе свои обиды. –
В этом новом мире капитала
Я не мог найти себе работу.
Но, отвлёкшись, как-то так... устало
Оглядел попутчицу напротив.
Ничего в ней, в общем-то, в курносой –
Пухленькая, русая, "без глянца".
Не имея к бытию "вопросов",
Девушка не знала – чем заняться.
Теребила перстеньки на пальцах,
Из билета сделала кораблик.
Ей бы в руки спицы или пяльцы,
Или пару спелых сочных яблок.
Как она бы, с аппетитом грызла
Эти фрукты, что-то б вышивала.
Кажется, что нужно ей от жизни?
Мужа лишь... а счастья б нарожала.
Вот она, поджав к груди колени,
Как ребёнок, что-то напевает.
Понял я – для светлых настроений
Нам таких людей и не хватает.
Встал я... по вагону прогулялся...
Возвратился бодрым, как и надо...
А она, пока я отлучался,
Губы перекрасила помадой.
Остановка в поле... – мужичонка
Опоздавший, мчался – что есть силы
К поезду, и добрая девчонка
За него так трепетно молила:
– Ну, давай... – она шептала тихо, -
Как же ей, что б он успел, хотелось.
Лишь когда поднялся я на выход,
Девушка заметно погрустнела...
12 января 2003 г.
* * *
Стихов на заказ мне писать не случалось,
Но как-то меня попросили об этом. –
Приятелю в душу девчонка запала... -
Хотелось ему показаться эстетом.
Она торговала у нас в магазине,
Всегда так любезно нас с ним отпускала
С улыбкою, с шуткой... я помню поныне,
Что хлеба тогда мы с ним съели немало. –
А просто работала в хлебном отделе
Она продавцом... ну, а нас к ней тянуло... –
Мы, быв аспирантами, спали и ели,
Учились, порою пускались в загулы...
Конечно, от скуки читали мы книги –
Приятель читал про интим... "Кама Сутру"...
Меня ж привлекали стихи да интриги,
Мы были "похожи", как вечер и утро.
А эта девчонка нас сблизила в чём-то...
Понятно, что я написать согласился
Стишок, с посвящением к этой девчонке,
Я сам в неё даже чуть-чуть не влюбился...
И вот – написал я... Приятель, как школьник,
Все буквы и строчки повывел красиво,
Сложили листок в "фронтовой треугольник",
И с ним в магазин побрели горделиво.
Дорогой, подснежников синих букетик
Купили к "письму боевому" в придачу.
И день по-весеннему свеж был и светел,
И всё предвещало лишь только удачу.
Приятель стал в очередь с ношей сердечной,
А я, чуть в сторонке, смотрел – что же будет?
Я помню так ясно тот случай потешный –
Улыбки... подснежники... очередь... люди...
Всё вышло прекрасно... но как-то недавно
Зачем-то я рылся в бумагах упорно,
И вдруг на стишок тот наткнулся... забавно...
Но как же его я сварганил топорно?
Исправить хоть что-то теперь невозможно,
Упущен момент, тот стишок непотребен...
Нескладный, как юность, в которой всё – сложно,
Он был, так нелепо, всего лишь о хлебе...
12 января 2003 г.
* * *
Выйду во двор ночной –
Распознаю созвездия…
Воздух пропах весной,
Сыростью и болезнями.
Оттепель средь зимы –
Хлюпает полночь лужами…
Царство кромешной тьмы
Звёздным огнём простужено…
Снег, как больной лежит
В коме, реанимации…
А Дед Мороз чудит
Сменой ориентации…
Землю кидает в жар –
Крым захандрил цветочками…
Даже у нас, кошмар,
Сад набухает почками. –
Двинулась головой
Дура – моя смородина –
Режется в мир листвой,
Будто не знает Родину…
Холод уже идёт,
С лютой февральской силою.
Жизнь на Руси – не мёд,
Вечно своих насилует…
Терпим, скрипим, живём –
Верим теплу, болезные…
Корчусь слепым червём,
Трачусь на бесполезное…
Так бы спросить меня:
Что мне – созвездий знание?
Дали бы мне ремня…
Не было воспитания…
Жизнь постигаю сам,
К свету тянусь отчаянно…
Родственник всем дичкам,
Корни пустив в окраину,
Бьюсь за себя, расту!
Спорю всю жизнь с морозами…
Рано постиг тщету,
С водкою и неврозами…
Но примирить не смог
Душу с – успокоением…
Как на кресте – мой Бог…
Словно Земля весенняя…
14 января 2003 г.
* * *
Мы идём по вечернему городу,
Нам набился в попутчики снег.
Может, то – отряхнул свою бороду
Дед Мороз, затевая "набег",
Без особых каких-то там целей,
Как и мы, побродить лишь хотел.
Так... быть может, кого "отметелить",
Иль к снегурочке дело имел…
В общем, это дела Дед Мороза...
И не будем гадать – что и как...
Просто это всё так несерьёзно –
Снег идёт... – ну и что в том? Пустяк.
Пусть идёт. Он ведь нам не мешает,
Он бездельник такой, как и мы.
Но и жизнь – не особо большая
И у нас, и у этой зимы.
Так что можно и нужно пускаться
Во все тяжкие… с кем-то бродить…
Развлекаться, встречаться и драться…
Успевайте когда-нибудь жить!
Ну, а в жизни – чего не бывает...
И подумаешь: правда, а вдруг –
Нас сегодня в пути поджидает
Чувство новое, преданный друг?
Хорошо, что пока ещё можем
Мы – идти непонятно куда.
Вот и снег-то, наверное, тоже
По-случайности выпал сюда.
2 февраля 2003 г.
* * *
Ну, прости меня ты, ради бога,
И прощай, возможно, навсегда...
Чем-то стали для меня дороги...
Как к родным, привык я к поездам...
Но меня уже не остановишь...
И не слышу, через стук колёс,
Голосов, сулящих мне, что всё уж...
Жизнь свою пустил я под откос...
Но и так, в мелькании перронов,
Вижу всё, что слышать не хочу...
Как попытка к бегству – бег вагонов,
И понятно, даже чересчур –
Не уйти взволнованным вагонам,
Друг от друга, как бойцам в строю.
Я сложился... ни каким разгоном
Не разрушить целостность мою.
Буду я и в форме и фасоне –
До поры, пока не удержим...
Но – повсюду, на любом перроне,
Этим людям буду я чужим.
Но и жить я не умел иначе
С чувством, что вся жизнь "идёт без нас"...
И не обо мне теперь ты плачешь,
О своей судьбе... в который раз...
17 января 2003 г.
* * *
В эту зиму жил я как попало –
Всё куда-то ехал почему-то...
...Сколько ж люду жмётся по вокзалам,
В поисках ночлега и приюта...
Вот и я, продрогший и голодный,
Жду свой поезд, как умею – греюсь, -
С виду – "чинный", "чистый", "благородный"...
Прижимаюсь к рёбрам батареи.
Странная, наверное, картина:
Бомж – не бомж? Кому – какое дело?
Пусть моментом жил я, как скотина,
Но я жил, как мне того хотелось...
И мне очень нравилось всё это,
Жизнь такая – странника, актёра.
Только что стоял на сцене где-то,
Вслушивался в речи режиссёра.
А теперь, вскочив в полночный поезд,
За проезд торгуюсь с проводницей...
И не думал я, что успокоюсь,
И казалось – не остановиться...
Но – сошёл... на красном семафоре...
Думал – на день... вышло – навсегда...
Думалось, сегодня – здесь... а – вскоре...
Вскоре отменили поезда...
2003 г.
|